Читать книгу "Эмоциональный шантаж - Сьюзан Форвард"

У нас случился кризис, когда сломался его старый грузовичок и он стал намекать, что неплохо было бы купить новый. Якобы с новым грузовиком он многое мог бы сделать, может быть, даже подрабатывать на других ранчо в долине. Когда я сказала, что не думаю, что сейчас мы сможем себе это позволить, он начал кипятиться. Ненавижу ссоры, но денег не было, и поэтому я продолжала возражать. Через несколько дней он сказал, что я думаю только о деньгах, что не ценю его работу по дому и заботу обо мне и что, может быть, я оценю это, если мы на несколько дней расстанемся. Затем он уехал и не появлялся четыре дня. Я сходила с ума от беспокойства. Нашла его у брата и умоляла вернуться. Джефф ответил, что и не подумает это сделать, пока я не стану уважать его за то, кто он есть, и не выражу ему свое уважение.

Джефф реагировал как раненое животное, он защищал свой статус в семейных отношениях, будучи униженным постоянными напоминаниями о своей финансовой зависимости. Несмотря на развитие социальных отношений в последние десятилетия, семейные отношения, подобные тем, какие сложились между Джеффом и Линн, все еще не являются нормой, и Джефф, как и многие другие мужчины, чьи жены зарабатывают больше, чем они сами, чувствовал себя в затруднительном положении, которое должен был оправдывать и защищать. Между семейной парой существовала финансовая договоренность, но, с точки зрения Джеффа, Линн ее не выполняла. Такое положение перестало его удовлетворять, и он начал манипулировать Линн, чтобы вновь обрести психологическое равновесие.

Тревоги Линн сменились состоянием паники. Самые сильные страхи проявляются в интимных отношениях, потому что именно здесь мы чувствуем себя наиболее уязвимыми. Мы можем действовать с высоким уровнем уверенности в других областях, но превращаемся в «тварь дрожащую» при намеке на отказ или действительном отказе партнера.

После всех увещеваний Джефф наконец вернулся, но почти не разговаривал, и напряжение между нами возросло настолько, что мне необходимо было что-то предпринять: я не могла это вынести. У меня были такие же родители – холодные, сердитые, молчаливые, нарочито вежливые, – и я всегда ненавидела подобную атмосферу. Поклялась, что никогда и ни с кем не буду так жить. Мне нужно было наладить отношения, и поэтому я спросила себя: что для меня важнее – Джефф или деньги?

Вскоре Джефф сидел за рулем новехонького грузовичка. Ожидал ли он его покупки или нет, но теперь он чувствовал, что немного уравновесил отношения, и понимал, что нужно сделать, чтобы Линн с ним согласилась. Хотя сознательно Джефф и не планировал использовать ее страх оставления, но когда он ощутил, что не сможет добиться своего, сходил с козырной карты. Таким образом был установлен стереотип поведения: каждый раз, когда Джефф отдалялся, Линн уступала. Джефф понял, что если Линн что-то тревожит, то ему требуется лишь огорчить ее своим настроением, и она даст все, что ему нужно. Он не был негодяем, не хотел причинить жене боль, но это был способ, который приносил результат.

Поскольку Линн кажется, что эмоциональный шантаж Джеффа касается только финансовых отношений, она напоминает иногда бухгалтера, пытающегося вместить свои чувства в балансовый отчет и избежать ужаса «черной дыры». Она сводит себя с ума мучительными интроспекциями и размышлениями.

Я очень люблю его, но спрашиваю себя, не будет ли мне лучше без него. Не слишком ли дорого быть рядом с ним? Он полностью зависит от меня в финансовом отношении.

Менее охотно она говорит о своей эмоциональной зависимости от Джеффа.

Как я могу думать о разрыве и о том, чтобы начать все сначала с кем-то другим? Я так боюсь возвращаться в то депрессивное состояние, в котором пребывала до замужества.

Я указала Линн, что вместе с водой она хочет выплеснуть и ребенка. Да, между ними возникали финансовые трения, но страх оставления был настолько ослепляющим, что она потеряла способность объективно оценивать отношения, когда Джефф ее шантажировал. Вместо того чтобы попытаться найти компромиссное решение, Линн включила автопилот и с обидой капитулировала.

Страх лишает способности трезво мыслить, заставляя рассматривать все в черно-белом цвете. Линн была уверена, что если будет противоречить Джеффу, то он уйдет, и, таким образом, она стоит перед выбором: дать ему что он хочет или порвать отношения, что будет означать избавление от шантажа и новое одиночество в «черной дыре». Я сказала Линн, что у нее есть еще одна возможность: мы вместе можем справиться с тем аспектом отношений, который приводит к ссорам, и одновременно работать над снятием страха оставления.

Страх гнева

Гнев нагнетает страх, вызывая его на поверхность и активируя в организме реакцию «борьба – бегство». Это субъективное состояние очень немногие могут переносить комфортно, поскольку оно ассоциируется с конфликтом, потерей и даже насилием. Такой дискомфорт оправдан, так как носит защитный характер, заставляя обороняться или бежать, когда приступ гнева грозит принять физическую форму и причинить вред. Однако во всех социальных отношениях, за исключением негуманных, гнев представляет собой лишь эмоцию – ни плохую, ни хорошую. Тем не менее мы заложили столько тревоги и опасений в понятие гнева – как собственного, так и окружающих нас людей, – что он может значительно повлиять на способность противостоять эмоциональному шантажу.

Для многих из нас это эмоциональное состояние кажется настолько опасным, что мы боимся его проявления в любой форме, причем боимся не только гнева окружающих, но и собственного. За многие годы я слышала это от тысяч людей, которые боялись, что в гневе могут причинить кому-то вред или потерять над собой контроль. Всего лишь намек на гнев в голосе другого человека часто вызывает страх отказа, неодобрения, оставления или – в чрезвычайных случаях – воображение насилия.

Мой клиент Джош, дизайнер мебели, с которым мы познакомились в предыдущей главе, чувствовал себя зажатым в угол, когда сталкивался с гневным неодобрением отца по поводу любимой женщины. «Я всего лишь пытаюсь поговорить с ним, но его настроение полностью меняется, – говорит Джош. – Я вижу, как он напрягается, и его голос поднимается на 20 децибел. Когда я замечаю это выражение лица и слышу его рев, я начинаю бояться этого человека, хотя я на десять сантиметров выше его».

У родителей есть замечательная способность возрождать наши детские страхи. Вот как вспоминает Джош:

Когда я был еще ребенком, отец в гневе кричал так громко, что мне было страшно, что обвалится дом.

Это смешно, но я и сейчас испытываю те же чувства, когда он на меня сердится, хотя со временем он стал мягче. Я веду себя как ребенок.

События и чувства, которые мы испытали в детстве, остаются и часто возрождаются в условиях беспокойства и стресса. Хотя наша взрослая часть знает, что они имели место десятки лет назад, та наша часть, которая не стала взрослой, воспринимает их словно переживания, случившиеся лишь вчера. Эмоциональная память замыкается на прошлом, даже если в настоящем нет ничего, что оправдывало бы эти страхи.