Читать книгу "Маленков. Третий вождь Страны Советов - Рудольф Баландин"

В зале стояла страшная тишина. На соседей я не оглядывался, но четырех членов Политбюро, сидевших сзади Сталина за трибуной, с которой он говорил, я видел: у них у всех были окаменевшие, напряженные, неподвижные лица…»

Но самый большой удар по нервам присутствовавших был нанесен в заключение пленума. Вот как описал это К. Симонов:

«Сталин, стоя на трибуне и глядя в зал, заговорил о своей старости и о том, что он не в состоянии исполнять все те обязанности, которые ему поручены. Он может продолжать нести свои обязанности Председателя Совета Министров, может исполнять свои обязанности, ведя, как и прежде, заседания Политбюро, но он больше не в состоянии в качестве Генерального секретаря вести еще и заседания Секретариата ЦК. Поэтому от этой последней своей должности он просит его освободить, уважить его просьбу… Сталин, говоря эти слова, смотрел в зал, а сзади него сидело Политбюро и стоял за столом Маленков, который, пока Сталин говорил, вел заседание.

И на лице Маленкова я увидел ужасное выражение — не то чтоб испуга, нет, не испуга, — а выражение, которое может быть у человека, яснее всех других или яснее, во всяком случае, многих других осознававшего ту смертельную опасность, которая нависла у всех над головами и которую еще не осознали другие: нельзя соглашаться на эту просьбу товарища Сталина, нельзя соглашаться, чтобы он сложил с себя вот это одно, последнее из трех своих полномочий, нельзя. Лицо Маленкова, его жесты, его выразительно воздетые руки были прямой мольбой ко всем присутствующим немедленно и решительно отказать Сталину в его просьбе. И тогда, заглушая раздавшиеся уже и из-за спины Сталина слова: «Нет, просим остаться!», или что-то в этом духе, зал загудел словами: «Нет! Нельзя! Просим остаться! Просим взять свою просьбу обратно!» Не берусь приводить всех слов, выкриков, которые в этот момент были, но, в общем, зал что-то понял и, может быть, в большинстве понял раньше, чем я. Мне в первую секунду показалось, что это все естественно: Сталин будет председательствовать в Политбюро, будет Председателем Совета Министров, а Генеральным секретарем ЦК будет кто-то другой, как это было при Ленине».

Тут писатель позволил себе сомнительную вольность: заговорил о мыслях малоизвестного ему человека, политика и государственного деятеля, соображения которого в тот момент могли быть совершенно иными. (Учтем, что написан этот отрывок в 1979 году, когда был осужден «культ личности Сталина» и много клеветы говорилось в его адрес.)

По мнению Симонова, Маленков «понял сразу, что Сталин вовсе не собирался отказываться от поста Генерального секретаря, что эта просьба, прощупывание отношения пленума к поставленному им вопросу — как, готовы они, сидящие сзади него в президиуме и сидящие впереди него в зале, отпустить его, Сталина, с поста Генерального секретаря, потому что он стар, устал и не может нести еще эту, третью свою обязанность…

И почувствуй Сталин, что там сзади, за его спиной, или впереди, перед его глазами, есть сторонники того, чтобы удовлетворить его просьбу, думаю, первый, кто ответил бы за это головой, был бы Маленков; во что бы это обошлось вообще, трудно себе представить».

Увы, печальными бывают результаты даже искренних попыток писателей, не относящихся к числу крупных мыслителей, думать за выдающихся государственных деятелей. Как говорится, не по Сеньке шапка.

Пожалуй, Маленков, как многие другие, был обескуражен прежде всего неожиданностью предложения Сталина. Он просто не знал, что предпринять в такой экстремальной ситуации. Поэтому обратился в зал:

— Товарищи! Мы должны все единогласно и единодушно просить товарища Сталина, нашего вождя и учителя, быть и впредь Генеральным секретарем ЦК КПСС.

Последовали бурные аплодисменты. Сталин:

— На Пленуме ЦК не нужны аплодисменты. Нужно решать вопросы без эмоций, по-деловому. А я прошу освободить меня от обязанностей Генерального секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР. Я уже стар. Бумаг не читаю. Изберите себе другого секретаря.

Встал маршал С. К. Тимошенко и пробасил:

— Товарищ Сталин, народ не поймет этого. Мы все как один избираем вас своим руководителем — Генеральным секретарем ЦК КПСС. Другого решения быть не может.

Все стоя поддержали его слова аплодисментами. Сталин постоял, глядя в зап, потом махнул рукой и сел.

Бессилие диктатора

Принято считать, будто в последние годы жизни Сталин обладал абсолютной властью. Ничего подобного не было ни тогда, ни раньше.

Он занимал ключевые посты в партии и правительстве, участвовал в обсуждении множества вопросов, пользовался огромным авторитетом. Его основные указания и рекомендации принимались к сведению и, чаще всего, исполнялись. Его имя стало культовым. Однако система власти в огромной державе нигде и никогда не концентрируется в одной личности, пусть даже столь уважаемой, прославленной и любимой (немало было у него и ненавистников).

Есть сказка дореволюционного публициста Власа Дорошевича, где говорится о добром китайском императоре, увидевшем из окна своего дворца, что во время дождя многие бедные люди ходят без зонтиков. Он дал распоряжение, чтобы с такой несправедливостью было покончено. И пока его приказ дошел до конкретных исполнителей, они приняли простое решение: рубить головы тем, кто выйдет в дождь без зонта. Так что в другой раз, глядя из окна своего дворца, добрый император с удовлетворением отметил, что нет ни одного человека, кто бы шел под дождем без зонтика.

Увы, сказка — всего лишь отражение действительности. Верховная власть лишь отдает распоряжения, а в дальнейшем слишком многое зависит от исполнителей, везде и всегда.

Конечно, Сталин создал систему, в которой для самоуправства местных начальников оставалось слишком мало возможностей. И это многих из них раздражало. В некоторых случаях они получали возможность расправиться со своими недругами или конкурентами. Со временем у них быстро росли материальные потребности. Но в любом случае большинство из них тяготилось суровой «опекой сверху».

Что же могло подвигнуть вождя на решение снять с себя обязанность быть Генеральным секретарем КПСС и даже отойти от непосредственного руководства страной?

Наивная и неумная хитрость, которую приписал ему Симонов (возможно, с чужих слов), далека от истины. Ни наивностью, ни глупостью Сталин не страдал. Любые даже значительно менее крупные, политические деятели чего-чего, а уж таких изъянов не имеют, ибо с ними в политике делать нечего. Подобные персонажи умеют притворяться глуповатыми, но это уже совсем иное дело.

Писатель Константин Симонов цепким взглядом заметил и четко запомнил то, что происходило на судьбоносном заседании ЦК партии. Но спустя многие годы анализировал все это не слишком проницательно. Приходится учитывать и то, что его книга «Глазами человека моего поколения» была издана после смерти автора, в период горбачевской перестройки, текст подготовил к печати другой человек.

У нас теперь есть возможность осмыслить события полувековой давности на основе жизненного опыта и, отчасти, дополнительных документов. А история последних двух десятилетий неопровержимо свидетельствует: советское общество не было столь монолитным, как провозглашали наши продажные идеологи, призывавшие строить коммунизм, а мечтавшие о личном благополучии.