Читать книгу "Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - Евгений Акельев"

Вот так, видимо, и «кормились от дел» канцелярские служащие Сыскного приказа. Явочные челобитные, в которых чиновники заявляли об украденном имуществе, позволяют думать, что «кормились» они очень даже неплохо. Так, секретарь Сыскного приказа Петр Вителев в марте 1741 года пожаловался, что у него из дома «воровскими людьми… с чердаков покрадено ветчины тридцать пуд, цена тридцать рублей, рыбы провесной пять пуд, цена шесть рублей»[102].

Есть еще один важный момент, который нельзя упускать из вида, говоря об уровне жизни мелких московских чиновников. Состоятельные московские купцы охотно выдавали своих дочерей замуж за канцелярских служащих: они прекрасно понимали, насколько важно было иметь своего человека в таком учреждении, как Сыскной приказ. Так, отличавшийся «шумством» и неоднократно штрафованный канцелярист Сыскного приказа Иван Ульянович Городков (он также был на работе 28 декабря 1741 года) был женат на дочери купца Гостиной сотни Семена Максимовича Спиридонова Ирине Ивановой[103]. Теща Городкова была дочерью купца Кожевницкой полусотни Ивана Федотова сына Вешнякова, которой ее мать, вдова Агриппина Григорьевна, в 1722 году завещала «двор в Москве в Кожевницкой полусотни, в приходе церкви Успения Пресвятой Богородицы з деревянным всяким строением, да двор в Кожевниках же со всяким же дворовым строением и кожевенным заводом»[104].

Впрочем, мы слишком долго задержали внимание читателей на канцелярских служащих, присутствовавших в подьяческой палате 28 декабря 1741 года. Между тем Ваньку Каина провели через нее на допрос к секретарю Сергею Попову.

Секретари сидели в отдельной, примыкавшей к подьяческой, комнате (секретарской) за одним большим столом, на котором стоял календарь на 1741 год, лежали большие ножницы и прочие канцелярские принадлежности. Именно в секретарской в специальном мешочке, запломбированном печатью караульного офицера, хранились ключи от всех острогов и тюремных казарм. Возле этого мешочка с ключами круглосуточно посменно дежурили часовые, не позволявшие брать ключи никому, кроме караульного офицера. В секретарской было два окна, которые выходили на восточную сторону, на Москворецкую улицу. У стены стояли шкафы, за стеклами которых виднелись корешки «указных книг» (сборников законов)[105]. Благодаря тому, что эти книги были в первую очередь вынесены во время пожара 29 мая 1737 года, а затем описаны вместе с другими уцелевшими документами, мы точно знаем, что именно стояло на полках книжных шкафов: печатное Соборное уложение 1649 года, печатная Кормчая книга 1650 года, рукописный сборник Новоуказных статей 1669 года, печатные Воинский устав и Артикул воинский, печатные сборники указов 1714–1728 годов, сборники присылаемых указов за 1730–1735 годы и др.[106]

Секретари контролировали работу повытий, принимали деятельное участие в произведении дел и регулярно докладывали судьям обо всех делах и входящих бумагах. Мы уже знаем по именам секретарей, делавших доклады 28 декабря 1741 года, — Сергея Попова, Ивана Богомолова, Дмитрия Шарапова и Ивана Григорова. Впрочем, вряд ли все секретари присутствовали в комнате во время допроса Каина, поскольку они постоянно ходили в судейскую палату для докладов по текущим делам.

Ваньку Каина поставили перед секретарским столом, за которым восседал правящий секретарскую должность 44-летний канцелярист Сергей Попов. Он начал служить в 1716 году в Счетной рекрутской канцелярии, потом работал в Преображенском приказе, а затем в Приказе церковных дел, где и стал подканцеляристом. В Сыскном приказе Попов начал служить со времени его учреждения в 1730 году, а в декабре 1731-го за хорошую службу его повысили до канцеляриста. Еще в сентябре 1737-го он был назначен к отправлению секретарской должности на место состарившегося секретаря Василия Неелова, а в Московскую сенатскую контору было подано прошение о повышении Сергея Попова до секретаря. Но указ о пожаловании его в секретари воспоследовал только в 1744 году. У Сергея Попова был сын Николай, которому в 1741 году было три года. Когда он подрос, отец привел его служить в Сыскной приказ копиистом[107].

Сидевший рядом с Поповым копиист Алексей Матвеев приготовился записывать показания. Сначала Попов задал Каину вопросы, призванные установить основные факты его биографии (имя, возраст, происхождение, место рождения, настоящее состояние). После этого канцелярист перешел к доношению Каина, которое имел перед глазами. Доноситель подтвердил все его пункты.

Копиист Матвеев принялся за составление чистового «роспроса» Каина. В первую очередь он переписал автобиографические показания арестованного от третьего лица, затем основные пункты доношения, перенес весь список «товарищей» Каина, нисколько не изменяя его последовательность, и добавил некоторые дополнительные сведения о криминальной деятельности преступника, которые тот дал на допросе.

Для того чтобы «роспрос» возымел юридическую силу, обвиняемый должен был в нем «утвердиться» в присутствии судей. Сергей Попов, взяв в руки чистовик протокола допроса, повел Каина на второй этаж, в судейскую палату.

Как уже говорилось, туда вели две лестницы: одна каменная, на столбах, пристроенная с южной стороны здания[108], которой, видимо, пользовались судьи; по второй, внутренней, секретари по нескольку раз в день поднимались в судейскую для докладов и возвращались на рабочее место.

Канцелярист открыл сдвоенные дубовые двери и явил Каина «пред присутствующими». Согласно Генеральному регламенту 1720 года, судьи Сыскного приказа — князь Яков Никитич Кропоткин, Андрей Писарев и Афанасий Сытин — сидели посреди комнаты за большим дубовым столом, покрытым алым сукном с шелковой бахромой[109]. Секретарь громко зачитал вслух «роспрос»:

«Иваном ево зовут Осипов сын Каин. От роду ему двадцать три года. Отец ево, Осип Павлов, тако ж и он, Иван, Ростовского уезду вотчины Гостиной сотни купца Петра Дмитриева сына Филатьева села Ивашева крестьяне. И жительство он, Иван, со оным отцом своим имел в том селе Ивашеве. И тому ныне лет с десять он, Иван, из того села взят в Москву в дом оного помещика ево Филатьева, и в том доме он, Иван, жил года с четыре. И тому ныне шестой год он, Иван, из дому оного помещика своего бежал и жил в Москве по разным местам. И с того времени, живучи в Москве, он, Иван, спознался с мошенниками, незнаемо какова чину, Иваном Жегалом, Алексеем Маданом, Тимофеем Чичовым…»