Читать книгу "С бомбой в постели - Михаил Любимов"

С Ириной он развелся, его попытки вызвать Джейн в Москву успеха не имели, письма до нее не доходили, телефонные звонки прерывались, да и от Джейн не поступало никаких вестей, словно она решила навсегда исчезнуть из его жизни, поддавшись давлению властей. Так он пил и бродил по городку в потертом пиджаке и тренировочных штанах, суда в этот порт заходили редко, больше торговые, на которых всегда находились собутыльники. Так и метался между домом и портом, заливаясь самогоном.

Начиная с мая, когда Волга уже сбрасывала лед и город окутывала весна, иногда заходили туристские суда, там бывали и англичане, и американцы, шумно и с любопытством выкатывавшиеся на берег. Они поражались просторной красоте города и застенчивой сдержанности жителей. Ухоженные и свободные заморские гости и подумать не могли, что повсюду за ними бдели чекистские глаза.

В такие дни Игорь оживал и брился, надевал штаны «Большевичка» вместо спортивных шаровар, в глазах у него появлялись искры жизни, и он старался держаться поближе к туристам, вслушиваясь в английскую речь. Ему грели сердце чисто британские диалоги о погоде, где одно и то же толклось в ступе, но каждый раз сверкало на новый манер, и о том, что волжский городок чем-то напоминает Брайтон, который он обожал и часто выезжал туда с Джейн и сыном. Подходить к туристам Воробьев не решался, опасаясь КГБ, да и вряд ли они пошли бы на контакт с человеком, похожим на бродягу, хотя подобных бомжей множество в Лондоне, и они даже склонны выступать с самодельных трибун в Гайд-парке. Туристы не замечали его, они не знали, как нежно он любит всех их и несравненный Лондон, и добрую королеву, и увлекательную охоту на лисиц в Шотландии, и скачки в Аскоте. Он смотрел на них, и снова представлял себя вместе с Джейн и сыном, и уже заранее страдал, зная, что туристы скоро покинут городок.

Однажды он все же решил заговорить с добродушным джентльменом, мялся, топтался, но так и не вымолвил ни слова, правда, англичанин принял его за нищего и дал целый фунт стерлингов, который пришлось тут же запрятать, не дай бог, увидит кто-нибудь из соотечественников. Фунт он положил в «Письма лорда Честерфилда сыну», которые иногда перечитывал, прихлебывая из бутылки.

Во время захода очередного туристского судна к нему пришел капитан в сопровождении пожилой англичанки.

— Эта дама хочет тебя видеть, Львович! — сказал капитан добродушно, человек он был смелый, ветеран и пьяница, не боявшийся никаких контактов с иностранцами и уважавший Игоря за жизнь и работу в Англии.

— Мне очень приятно с вами познакомиться, — сказала англичанка, с трудом скрывая свое удивление всем видом этого странного человека. — Меня просили передать вам посылку.

Он даже не поблагодарил, схватил коробку и вихрем помчался в свою избенку. Руки дрожали, когда он судорожно распечатывал посылку, наконец, он вытащил баночку супа из бычьих хвостов, железные коробки с «Эрл Грей», стопку приложений к «Обсерверу» об искусстве, несколько пачек табака «Клан» и большую бутылку «Джонни Уокер» с черной этикеткой. Там же лежала фотография уже повзрослевшего сына и записка, которую он прочел вслух:

Расстаться нам велит судьба, Не видно перемен, Но буду я любить всегда Мою малютку Джейн.

Подпись отсутствовала.

Он свинтил головку виски, налил полный стакан и залпом отправил в рот, вслушиваясь, как напиток течет по пищеводу, согревает желудок и кровь. Затем набил трубку присланным табаком и, откинувшись на стуле, долго курил и блаженствовал, поглядывая то на записку, то в темное окно. Еще раз ощупал все подарки, даже понюхал «Обсервер», он пахнул типографской краской, сугубо английской. Вдруг Игорь спохватился, вылетел во двор, долго копался в сарае и вернулся с большим железным крюком. Встал на стул, вбил крюк в деревянную стену, разыскал толстую веревку, закрепил один конец на крюке, из другого сделал петлю, набросил себе на шею. Выпил еще стакан виски, снова встал на стул и двумя ногами отбросил его.

Рвануло, взрезало кожу на шее, — но вылетел крюк.

Он шлепнулся об пол, бессильно забил по нему кулаками, вскочил, добавил еще стакан виски, схватил записку со стихами и уже спокойно, словно отправляясь на обычную прогулку, вышел из дома. Еще светило заходящее солнце, и мутные воды Волги нежно коснулись его тела, мелкие рыбешки иногда выпрыгивали и тут же скрывались под водой, зазывающе играя блестящими хвостами.

Игорь медленно шагал по илистому дну и думал, что в это время красные двухэтажные автобусы мчат по Пикадилли, а Джейн с сыном кормят орешками серых белок в Гайд-парке.

Воробьев прибавил шаг, никогда в жизни он не был так решителен. Он шел и шел, пока зеленоватые воды безучастно текущей реки не накрыли его с головой.

Бумажка с расплывшимся текстом прощально дрожала на мелких волнах.

Расстаться нам велит судьба.

Драма английского гея

Моя прелестная роза, мой нежный цветок, моя лилейная лилия, наверное, тюрьмой предстоит мне проверить могущество любви. Мне предстоит узнать, смогу ли я силой своей любви к тебе превратить горькую воду в сладкую.

Из письма Оскара Уайльда

лорду Альфреду Дугласу 20 мая 1895 года.

В кабинет военно-морского атташе Великобритании Барнса, с картинным видом на Софийскую набережную на фоне кремлевских башен, вошел приятной наружности, застенчивый молодой человек, доложил о благополучном прибытии из Соединенного Королевства и замер, как положено начинающим.

Энтони Барнс оторвался от «Красной звезды», приветливо улыбнулся, поинтересовался погодой в Лондоне, настроением и жизнью (джентльменский набор), ибо джентльмен обязан быть одинаково учтив и с королем, и с простолюдином, никогда не подчеркивать своего превосходства.

Джон Уоррен — так звали прибывшего клерка — что-то молол о Бристоле, где родился, о маме, о впечатляющих замках на побережье, но Барнс его не слушал, собственно, он уже прочитал его дело, присланное диппочтой из Адмиралтейства. Типичная биография серого клерка: провинциальное детство, папа-священник (к тому же пьяница), не блистал в школе, отслужил армию без всяких взлетов, затем — подготовительные курсы и первые шаги по службе в Адмиралтействе. Не хвалили, но и не ругали, приходил и уходил вовремя, начальству не дерзил, поручения выполнял исправно, интеллектом не поразил, впрочем, как можно оным поразить, собирая вырезки из газет и подшивая в досье документы?

— Очень хорошо, что вы не кончали университет, — благодушно трубил Барнс, — приятно об этом говорить, имея за плечами Оксфорд. — Высшее образование портит людей, начиняя их излишними амбициями, а разведка, которой вам придется заниматься здесь, естественно в рамках технической работы, требует прежде всего добросовестности и аккуратности. Со временем мы сделаем из вас настоящего разведчика-профессионала, ведь разведка — это стиль жизни, а на выработку его требуется время.

Барнс любил пофилософствовать о разведке и ее роли в мировой истории, тем более что дела у московского военно-морского атташата шли прескверно, все конфиденциальные контакты оказывались подсадными утками КГБ, а честные русские, заговорив с англичанином, тут же набирали воды в рот и прикидывали, когда и куда лучше дать деру и быстренько настучать.