Читать книгу "Метро 2033. Край земли-2. Огонь и пепел - Сурен Цормудян"

– И, слава богу, – усмехнулся Евгений Анатольевич.

Жаров посмотрел на Сапрыкина:

– Это еще почему?

– Да потому что. Нет, если бы у нас такой закон приняли тоже лет двести назад, то ладно. Мы бы давно оставили в истории период, подобный тому, который в американском кинематографе назван «дикий запад», когда по стране шастали крупные банды разной степени отмороженности и иногда даже брали под контроль небольшие города. Вы же помните, как «замечательно» мы жили, когда и у нас после войны появились такие банды. По сути – мини-армии. Для государства, принявшего такой закон, нужны долгие годы для преодоления тяжелой и кровавой стадии взросления общества, которому доверили личное оружие. И кто бы дал нам это время? Мы не были отгорожены от остального мира двумя океанами. У нас кругом границы. У нас постоянно какая-нибудь война или революция. А в последние годы существования цивилизации в нашей стране и нашем обществе было посеяно столько зерен противоречий, агрессии и вражды… Наше общество было настолько атомизировано, что я боюсь даже представить себе, как бы мы жили. Вы родились и выросли в маленьких городках. Но едва ли вы представляете себе, каково было в крупных мегаполисах. Идешь вечером в ближайший магазин за пачкой сигарет и не знаешь толком, придется ли тебе бить по пути кому-то морду, или кто-то морду набьет тебе. Может, к тебе пристанет пьяница, или группа подростков, ищущих острых ощущений, или группа кавказцев, ищущих повод показать, какие они бойцы, или группа националистов-скинхедов, ищущих кавказцев, либо людей отдаленно похожих на кавказцев, чтоб показать им свое отношение, либо шайка тупорылых футбольных фанатов… Вот было бы «весело», если бы каждый из них перед этим мог пойти в магазин и купить пистолет или штурмовую винтовку. Прежде чем в стране снижать ограничения на торговлю оружием, надо привести в порядок общество.

– Я что-то не вижу логики, – возразил Андрей. – Если у нас кругом границы и постоянно какие-то войны, то может было бы правильней, чтоб граждане имели оружие и умели стрелять?

– Логики он не видит, – фыркнул Евгений Анатольевич. – Вот в том и дело. С логикой у нас в стране было трудно. Зато эмоций сверх меры. Раздавать оружие там, где эмоции, это как курить на пороховом складе.

– Идут, – сказал Цой. – Восемь человек.

Жаров выдавил презрительную усмешку:

– Вот как они нас боятся. Мы втроем, а их восемь человек сюда идет.

– Дело не в страхе, – сказал Сапрыкин. – Просто они не дураки и понимают, что едва ли нас столько, сколько стоит на виду.

– Миша с ними, – сообщил Цой.

– И все-таки я не верю, что ты не знал про бомбу и про ее местоположение, – покосился на Евгения Анатольевича Андрей.

– Если бы я знал, где эта чертова бомба, мне было бы легче ее нейтрализовать, чем стоять тут и составлять тебе, Андрюша, компанию.

– А как нейтрализовать водородную бомбу, дядя Женя? – спросил Александр.

– Да легко. Вообще, называть бомбу водородной не совсем верно. Она все-таки термоядерная. Водорода в ней нет. Есть адекватный заменитель. Дейтерид лития. Просто водород это газ, а для бомбы нужно, чтоб его агрегатное состояние представляло собой твердое вещество. Ну а обезвредить бомбу можно, уничтожив ключ детонатора, или сам детонатор. Без него вы едва ли сможете синхронизировать подрыв взрывчатого вещества настолько равномерно, чтоб этот подрыв одинаково со всех сторон давил на плутоний. Это слишком сложное устройство. Саму же бомбу неплохо было бы залить цементом или бетоном. В ней находится плутониевый триггер. По сути, атомная бомба небольшой мощности. Триггер служит для того, чтоб запустить реакцию синтеза легких элементов в более тяжелые. Взрывается плутониевый заряд, и каждая пара атомов дейтерида лития, что его окружают в бомбе, превращается в один атом гелия. При этом выделяется такое количество энергии, что… Впрочем, вы сами прекрасно помните тот день, когда такая штука взорвалась. И вы сами видите, справа от нас, остатки города, который оказался между двумя подобными физическими явлениями. Так вот. Сплав дейтерида лития может еще много и много лет лежать и не терять своих свойств. Специальная взрывчатка, которая обжимает плутониевый триггер и при взрыве вызывает критическую массу этого плутония, от которой он взрывается, тоже пролежит много лет. Но вот с самим плутониевым стрежнем совсем другая история. Он нестабилен. Каждый день, каждый час и каждую минуту от момента своего рождения, он испускает альфа-частицы, безвозвратно теряя их. Даже сейчас, пока мы болтаем. Он стареет, прямо как человек. Да, он и через сорок лет и через пятьдесят будет опасен, источая радиацию. Но к тому времени вспыльчивость своей юности он растеряет настолько, что его уже не удастся взорвать. А он в свою очередь не сможет продемонстрировать нам магию термоядерного синтеза. Так что, учитывая примерный возраст бомбы, через десять – двадцать лет она будет просто мертвецом. Опасным и заразным, но все-таки мертвецом.

– Чего только не придумают, – проворчал Андрей. – Долбаные взрослые…

* * *

– Только не надо этих ваших зубастых американских улыбок, – проворчал Михаил. – Не вздумайте им улыбаться. Сделаете только хуже.

– Странные вы, русские, – вздохнул Карл, пристально глядя вперед, на троицу людей вдали, к которым они с каждым шагом приближались. – Угрюмые. Не любите улыбаться, и когда кто-то улыбается вам…

– Мы улыбаемся, Карл. И делаем это чаще, чем ты думаешь. Мы любим улыбаться. Любим шутить. И любим, когда нам улыбаются. Но нам столько лгали… Лгали соседи, союзники, партнеры и, конечно же, враги… Нарушались международные договоры, пакты о ненападении, гарантии не расширения военных альянсов… Потом нам лгали о нашей истории. Сказали, что наша история нам лгала. Наши нервы испытывали на прочность своей ложью проповедники, реформаторы, информаторы, агитаторы, кураторы, дикторы и наши собственные власти. Улыбка для нас, Карл, – это особый уровень взаимного доверия. Она очень редко надевается на лицо, в качестве маски. Гораздо чаще она бывает искренней. Но ведь искренность надо как-то заслужить, не так ли? И в нашем понимании, если незнакомец тебе улыбается, то, скорее всего, он задумал какую-то пакость. Хочет обмануть. Так что не вздумайте им улыбаться. Будет только хуже.

– Неужели все так плохо, Майкл? Улыбка незнакомца – признак агрессии для вас?

– Нет. Я вам приоткрываю секреты менталитета. В магазинах нам улыбались продавцы, а мы улыбались им. Как правило. И это не было агрессией. Вот скажите, если бы где-то в США я уступил сидячее место в общественном транспорте женщине, она подала бы на меня в суд за дискриминацию по половому признаку?

Шериф засмеялся:

– Теоретически могла бы. Но поверьте, такой глупостью мало кто занимался.

– Вот видите. А у нас ходил такой стереотип о вас. Будто ни в коем случае нельзя женщине уступать место. А из элементарной вежливости открыть перед ней дверь, это вообще сексуальное домогательство. Но это не было обыденной нормой у вас. Так и мы. Конечно, мы улыбались и улыбаемся. Но чаще, мы улыбаемся тем, кого знаем и кому доверяем. И так же нам предпочтительны улыбки от них, а не от неизвестного нам парня, сидящего напротив, глазеющего на нас и неизвестно от чего скалящего зубы.