Читать книгу "Горцы Северного Кавказа в Великой Отечественной войне 1941-1945. Проблемы истории, историографии и источниковедения - Евгений Кринко"

Новые исследования позволяют проследить сам порядок проведения депортации, выяснить общее количество выселенных граждан. Большинство современных исследователей расценивают депортации как антигуманные и беззаконные акции, как «произвол сталинского тоталитарного режима». Отдельные авторы говорят о геноциде в отношении репрессированных народов179. В то же время причины депортаций получили разное объяснение в историографии. Формальным поводом для них послужили стандартные обвинения в «предательском» поведении отдельных народов, оказавших массовую поддержку захватчикам в период оккупации региона, создававших бандформирования, нападавшие на советские войска. Однако значительная часть исследователей отвергает данные обвинения и объясняет депортации тремя основными причинами: 1) необходимостью расширения территории Грузии «за счет исконных земель северокавказских народов»; 2) стремлением ряда руководителей региона переложить ответственность за провал партизанского движения на отдельные народы; 3) потребностью Сибири, Средней Азии и Казахстана в дешевой рабочей силе180.

Версию о том, что депортация северокавказских народов имела своей целью «очистить» один из лучших по природно-климатическим условиям регионов для Грузии, из исследователей первым, вероятно, высказал Х.-М. Ибрагимбейли181. Впоследствии она нашла широкое отражение и в работах других авторов182. В качестве одного из аргументов ими приводится почвенная карта Северного Кавказа, изданная в 1942 г. Академией наук СССР, где административный центр Карачая город Микоян-Шахар (ныне – Карачаевск) уже получил грузинское название Клухори, которое он носил в 1943–1957 гг.183 Авторы одной из обобщающих работ по истории карачаевцев и балкарцев, соединяя первые две версии, указывают на то, что в насильственном выселении были заинтересованы сразу несколько группировок – «грузинская» (во главе с «национал-державниками в Кремле»), «ставропольская» (Суслов и его «полководцы») и «кабардинская» («кабардинский национал-большевик Кумехов» – руководитель партийной организации Кабардино-Балкарии в годы войны)184.

Возражая им, другие историки отмечают, что территории выселенных народов передавались не только Грузии, а депортации подвергались и народы, вовсе не граничившие с Грузией. Кроме того, политику на Северном Кавказе «определял далеко не один М.А. Суслов»185. К.-М.И. Алиев указывает на то, что в случае использования первой версии, даже подкрепленной документальным материалом, причины подменяются следствиями. Вопрос об изменении административных границ решался уже после депортации народов, да и передана была Грузии только небольшая часть территории Карачая. Между тем «Сталину ничего не мешало отдать Грузии если не всю область, то хотя бы ее большую часть»186.

Значительная часть авторов видит корни депортации в самой природе советского тоталитарного режима187. По мнению В.А. Тишкова, цель этнических депортаций трудно объяснить какими-либо мотивами, «кроме как безумными геополитическими фантазиями «вождя народов» или его маниакальной подозрительностью». В то же время он указывает на «соображения по использованию рабской силы для осуществления индустриальных проектов».

В.А. Тишков также предполагает стремление властей «упростить этническую мозаику населения страны, которая как бы не укладывалась в схему формирования «социалистических наций» на основе национальных государственных образований»188. Однако само перемещение огромного количества людей на восток страны требовало немалых затрат, что снижало экономическую эффективность подобных мероприятий.

Отдельные авторы связывают депортацию мусульман с внешнеполитическим фактором – угрозой создания из них антисоветского исламского блока под эгидой Турции189. Наиболее полно версию об обусловленности депортации части северокавказских народов, прежде всего балкарцев, внешнеполитическими факторами – подготовкой театра военных действий на юге СССР – представил в своей докторской диссертации Х.-М.А. Сабанчиев190.

Исследователи приводят сведения, подтверждающие, что на Северном Кавказе в годы войны имели место массовые антисоветские выступления и широкое распространение бандитизма. А.М. Гонов связал депортацию части народов Северного Кавказа с общей обстановкой в регионе, приведя факты дезертирства, действий немецких агентов и местных банд. Он назвал депортацию северо-кавказских народов «насильственным (вынужденным) переселением»191. Данным вопросам посвящены специальные разделы в совместной книге Ю.Ю. Клычникова и С.И. Линца, акцентировавшим внимание на «криминогенном и политическом противостоянии части населения Северного Кавказа государственным властям и порядкам Российской империи, Советского Союза, Российской Федерации с XVIII до рубежа XXI в.»192.

Тема бандитизма на Северном Кавказе в годы войны получила развитие и в работах других авторов. Особенно активно данную позицию отстаивает в последние годы И.В. Пыхалов, прямо оправдывающий сталинские репрессии против народов СССР их массовым, по его мнению, переходом на сторону противника, уклонением от воинской службы в РККА, дезертирством и бандитизмом. В частности, он полагает, что в рядах Красной армии погибло и пропало без вести 2,3 тыс. чел. из служивших в ней 10 тыс. чеченцев и ингушей, в то время как оба народа должны были выставить примерно 80 тыс. военнослужащих193. В результате он оценивает сталинские депортации как не только «справедливое», но и «гуманное» в условиях военного времени «возмездие». Однако эти выводы основываются на данных всего нескольких архивных фондов, используемых весьма избирательно, а сам поиск «народов-предателей» представляется некорректным и ненаучным. Во-первых, подобные оценки вообще неуместны по отношению к целым этническим общностям. Во-вторых, среди всех народов СССР были и те, кто участвовал в защите Родины, и те, кто пошел на сотрудничество с противником в столь непростой период истории страны.

Полемика по рассматриваемому вопросу вышла далеко за рамки научной дискуссии. Своих оппонентов И.В. Пыхалов называет «защитниками гитлеровских прислужников»194. В свою очередь, те обвиняют его в разжигании межнациональной розни и продолжении кампании «травли» репрессированных народов. Одна из его статей решением Магасского районного суда Республики Ингушетии от 19 ноября 2009 г. была включена в Федеральный список экстремистских материалов195.

Другие авторы стремятся придерживаться более взвешенного подхода к проблеме. Так, по мнению П.М. Поляна, «несмотря на размах повстанческого движения, статистика ликвидации антисоветских банд на территории Чечено-Ингушетии в 1941–1943 гг. не дает оснований для утверждений о почти поголовном участии чеченцев и ингушей в подобных формированиях»196.

В свою очередь, ряд северокавказских историков утверждают, что документы НКВД СССР, содержащие сведения о бандитизме на Северном Кавказе, были прямо фальсифицированы197. Однако эти выводы также нуждаются в соответствующем источниковедческом анализе, а не простом отрицании указанных документов как вида исторических источников.

О необходимости строгой источниковедческой критики при использовании документов военного времени свидетельствует и дискуссия вокруг событий в высокогорном ауле Хайбах. По утверждению некоторых авторов, будучи не в состоянии обеспечить выселение его жителей в феврале 1944 г., отряд внутренних войск НКВД СССР под командованием комиссара госбезопасности 3-го ранга М.М. Гвишиани сжег от 200 до 700 чел. в колхозной конюшне. В подтверждение этого приводится без ссылок на источник «совершенно секретное письмо» М.М. Гвишиани Л.П. Берии: «Только для ваших глаз. Ввиду нетранспортабельности и в целях неукоснительного выполнения в срок операции «Горы» вынужден был ликвидировать более 700 жителей в местечке Хайбах. Полковник Гвишиани»198.