Читать книгу "Русский фактор. Вторая мировая война в Югославии. 1941-1945 - Алексей Тимофеев"

Помимо материальных причин, безусловно, должны были существовать и другие мотивы, которые влияли на решение русских эмигрантов после двадцати лет гражданской жизни вновь повесить на плечо винтовку. Участники антипартизанских частей указывали несколько мотиваций своих поступков нематериального характера. В качестве первичной причины называли желание защититься от партизанского и коммунистического террора. Случаи нападений на эмигрантов и их семьи в провинции, причем нападений как вербального, так и физического характера, действительно имели место[117]. Однако в действиях эмигрантов, безусловно, присутствовал и другой мотив — стремление вернуться на Родину, и при этом вернуться не бедными и раскаявшимися, а победителями, «на белом коне». К этому мотиву тесно примыкает восприятие в сознании многих «балканских русских» событий 1941–1945 гг. как продолжения неоконченного поединка с красными и окончания Гражданской войны. Воспоминания о кровавых событиях большевистской революции и всеобщая ненависть к «тиранам, засевшим в Кремле», стали важным (если не важнейшим) фактором сплочения на протяжении всего существования эмиграции как единой группы. Насколько важными были эти нематериальные факторы поведения, видно на примере одного письма, которое написал участник Гражданской войны и организатор белого партизанского движения, генерал Андрей Григорьевич Шкуро. Письмо было написано летом 1941 г. лидеру украинских эмигрантов в Загребе, который в то время был единственным человеком в эмиграции в Югославии, посылавшим своих сторонников на Восточный фронт. В этом письме родившийся на Кубани Шкуро, переводивший это письмо на украинский с помощью переводчика, подчеркивал свое желание вернуться на «батькивщину» и помочь ей освободиться от коммунизма[118]. После формирования РОК и тем более по прибытии на Балканы 15-й казачьей дивизии генерал больше не нуждался в связях с борцами за самостийность и писем на украинском языке он больше не писал.

Исходя из парадигмы незаконченной Гражданской войны, эмигранты воспринимали партизан как носителей враждебной идеологии, а РОК считали колыбелью офицерских кадров для будущей «освободительной армии»[119]. Поэтому первыми солдатами РОК в сентябре 1941 г. стали не безработные и низкоквалифицированные рабочие без постоянных источников дохода (что типично для рядового состава наемных армий), а учащаяся молодежь, которая добровольно посещала военные курсы еще до войны. В рамках этих курсов гимназисты и студенты уже за пару лет до войны составили так называемую роту по домобилизационной подготовке молодежи, которую сформировал при IV отделе Русского Обще-Воинского Союза (далее — РОВС) полковник Михаил Тимофеевич Гордеев-Зарецкий. Офицерами и унтер-офицерами в этой роте были молодые, имевшие образование и рабочее место русские эмигранты, закончившие трехгодичные военно-учебные курсы РОВСа, которыми также руководил в Сербии Гордеев-Зарецкий[120]. Борьбу с партизанами Тито бойцы РОК воспринимали и рассматривали в некоем своем, глобальном аспекте, как местный фронт против распространения коммунизма и как подготовку к глобальной войне против «подрывной идеологии «. Такой глобальный подход к локальным событиям можно особенно ясно заметить в работах одного из идеологов РОК Евгения Эдуардовича Месснера, где он анализирует стратегию и тактику антипартизанских операций[121].

В поисках мотивов активного участия русской эмиграции в событиях Второй мировой войны в Югославии не следует забывать и то, что русские эмигранты были достаточно крепко включены в само местное общество и потому ощущали в себе общий порыв включиться в гражданскую войну, бушевавшую в то время в Сербии. После двадцати лет безвыездной жизни вне отечества, с ограниченными информационными контактами с родиной эмигранты, по сути дела, были уже куда ближе к местной балканской среде, нежели чем к далекой и в значительной степени воображаемой России.

Близость солдат РОК к местной среде мы можем непосредственно проследить благодаря одному инциденту. Когда осенью 1944 г. танковые части Красной армии при поддержке авиации и артиллерии продвигались по Восточной Сербии, на их пути оказался Второй полк РОК. Тыловое подразделение с немолодыми офицерами и не очень рвавшимися в бой солдатами, значительную часть которых составляло пополнение из оккупированных Румынией областей Бессарабии и Украины, внезапно превратилось из тихого тылового гарнизона в передовую фронтовую часть, что привело к паническому бегству. Вследствие этого 8 октября 1944 г. штаб Второго полка получил приказ в течение получаса покинуть Пожаревац, т. к., по донесению сторожевых постов, к городу подходили советские танки. В спешке покидавшие город штабные подразделения оставили там часть материалов канцелярии Второго полка[122], которые захватили вошедшие в город партизаны. Благодаря этому, единственному в истории РОК случаю панического бегства в архиве Военно-исторического института в Белграде сохранился ряд штабных документов РОК, среди которых и папка с 52 личными делами унтер-офицерского и офицерского состава Второго полка РОК. Это собрание документов дает уникальную возможность проанализировать и обобщить биографические характеристики военнослужащих РОК.

Первое, что бросается в глаза при изучении этих документов, — преобладание лиц старшего возраста. Только один из них был представителем второго поколения эмигрантов, причем его отец служил вместе с сыном. Этим молодым человеком был Михаил Лермонтов, причем благодаря своему возрасту он единственный был направлен немцами на технические курсы и получил специальность радиста. Еще одна интересная общая характеристика этой группы — их семейный статус. Если счесть документы из Пожаревца достаточно репрезентативными, то можно утверждать, что русские эмигранты в РОК не были радикально настроенными одиночками, в большинстве своем это были люди семейные, причем обладали крепкими связями не только внутри эмигрантского сообщества, но и в рамках сербской среды. Из 52 досье только 36 % принадлежало холостякам, а 64 % лиц состояли в браке. Показательно, что треть состоявших в браке военнослужащих были женаты на сербках. Причем связи эти были не фиктивным сожительством, а реальными браками. Две трети детей, которые принадлежали лицам, чьи досье были захвачены в Пожаревце, родились в смешанных браках. Интересно, что дети из этих браков носили либо типично сербские имена, либо русские имена, «незаметные» в сербской среде, что может также послужить хорошим подтверждением вовлеченности их отцов не только в эмигрантское сообщество, но и в более широкую сербскую среду. Более того, учитывая, что абсолютное большинство (51 из 52) человек из доступного нам статистического материала имели высшее или среднее образование, мы можем утверждать, что уровень репродуктивности у них был намного выше, чем это было типично для эмигрантов их уровня образованности и для эмигрантов вообще. Кроме того, можно предположить, что число лиц, состоявших в браке, и репродуктивность были бы еще больше, если бы мы рассматривали личные дела лиц не из Второго, а из Первого полка, сформированного из донских и кубанских казаков.