Читать книгу "Еврейский камень, или Собачья жизнь Эренбурга - Юрий Щеглов"

Пусть не врут

«Лагеря, расположенные в районах, которые в годы войны были оккупированы Германией, были главным источником трудностей НКВД…»

Вранье это самое настоящее. Я изъездил и исходил всю Украину вдоль и поперек, видел разных людей, в том числе и работавших на немцев, и ни один не остался ими доволен — за редчайшим исключением. Я не поклонник, разумеется, НКВД, и оно относилось к бывшим под оккупацией не всегда справедливо. Но того, что имеют в виду Р.Ф. Толивер и Т.Дж. Констебль, не было, да и не могло быть. Немцы обманули и самих себя, и тех, кто их ожидал и на них надеялся. Спустя два-три месяца оккупации все прояснилось. В борьбу вступали немногие, но ненавидели оккупационный режим почти все. Иное дело, что пришествия Сталина ждали с содроганием. Кто оставался, надеясь неизвестно на что, более рисковые и дальновидные уходили с немецкими войсками, но все ощутили на себе в полной мере гитлеровский гнет.

Неприятное положение мавра

Пусть не врут.

Сейчас в тексте у американских авторов вновь появится Эренбург. Ну не поразительно ли?!

«Русские крестьяне в этих районах на основе собственного опыта сохранили хорошее отношение к немцам. Пропаганда Ильи Эренбурга не оказала на них никакого действия…»

Что за бред?! Можно подумать, что крестьяне на оккупированной территории читали публицистику Эренбурга! Ни во время войны, ни после они и слыхом не слыхивали этой фамилии. Читатель у Эренбурга абсолютно иной. «Крестьяне, — продолжают историки люфтваффе, — были озабочены серьезно судьбой бывших врагов и постоянно завязывали дружеские отношения с немцами. Торговля и обмен велись через охранников. Многие из них были бывшими фронтовиками, которые сочувствовали страданиям бывших врагов». Последнее можно как-то принять, но не без оговорок и уточнений. Ни в ранних, ни в поздних текстах Эренбурга нельзя встретить призывов к немилосердному и жестокому мщению. Короткое время после Бабьего Яра и сходных событий его муза исторгала пропитанные кровью и страданиями звуки. Но он сумел смирить свою ярость — разум и совесть победили, чего нельзя сказать о врагах.

Напрасно кое-кто и сегодня из побуждений, не имеющих ничего общего с поисками истины, вслед за Гитлером, Геббельсом, Георгием Александровым, следователями Абакумова и Рюмина, готовившими компромат для возможного ареста Эренбурга, повторяют нелепые обвинения его в человеконенавистничестве. Он действительно ненавидел, но не немцев, а нацистов. Человечество сегодня достигло такого высокого уровня развития, что даже наши доморощенные нацисты и националисты отмежевываются и открещиваются от своей праматери — германского фашизма. А это несомненный успех цивилизации и демократии!

Эсэсовский адъютант фюрера Отто Гюнше собственноручно сжег тела главных врагов Ильи Григорьевича — Геббельса и Гитлера — в саду рейхсканцелярии, о чем часто рассказывал приятелям Хартманну и Графу, сидевшим с ним вместе в советском плену. В это событие Илья Григорьевич внес свой вклад — он призывал к их уничтожению, но, как ни странно, он ничего не писал о самоуничтожении. Тем ни менее Германия уничтожила сама себя. Всемерно способствуя разгрому фашизма в мировом масштабе, Эренбург теперь тоже попал в положение мавра, который сделал свое дело и должен добровольно удалиться.

Вперед!

Неприятная ситуация! Охоту за ним поведут другие люди, поведут неоткровенно, тайно, постепенно расширяя дознавательную базу, опутывая раскатистую, знаменитую и трудно забываемую фамилию сетью зловещих и недостоверных слухов. Несмотря на то что обвинения фюрера, рейхсминистра пропаганды и Георгия Александрова были примитивны и рассчитаны на людей, чей ум пропитала ядовитая и завистливая злость, они оказались живучи. А ежовский, бериевский, абакумовский, с рюминскими добавками, компот получился куда более сложным и опасным по составу. После крушения коммунизма Эренбурга долго не издавали, эксплуатируя лишь название повести «Оттепель».

Издание «Черной книги», посвященной Холокосту, в России до сих пор не осуществлено. Лубянское досье не опубликовано. А ведь оно есть, не может быть, чтобы его не существовало. И Эренбург не мог не знать, что его фамилия все чаще и чаще звучала в кабинетах на площади Дзержинского. По воле Сталина — и никак не иначе! До тех пор звучала, пока маленького росточка человек, сухорукий и узколобый, с рытыми оспинами на лице, оставался у руля.

А жизнь возле лагеря неподалеку от Софиевской площади и Фуникулера становилась иной — новой, более свободной и спокойной. Человек у руля уже не мог до нее дотянуться. И немцы постепенно превращались в наших соседей. Читали письма от фрау и киндер, показывали фотографии тех же фрау и киндер, смеялись и похлопывали мальчишек по плечу. Ежедневные беседы и всякие там тары-бары-растабары с пленным печником Флавианом я описал в одной из первых повестей. Угощал я его блинчиками с патокой, сырниками и портвейном «Рожевий», то есть «Розовый». И с какой яростью цензура и всякие редакционные начальнички набрасывались на меня, Флавиана, повесть и тех, кто нам позволил перешагнуть порог издательства!

Нет, не одни крестьяне обладали добротой и отзывчивостью, не одни они увидели в бывших врагах людей, не одни они надеялись на мирную жизнь. Ни в чем им не уступали и мы, хотя Хартманны, графы, баркгорны и всякие батцы с бонами обрабатывали наши головы, несчастные и доверчивые, фугасами и пулеметными очередями так, что и сейчас ночью не заснешь. Они нас так, а мы, и в частности я им — иначе, потому что мы — другие, и в частности я — другой.

Пролог завершен. Сценическая площадка очерчена. Главные герои представлены. Сложность личности Эренбурга заявлена, а это самое трудное. Вперед!

ЧАСТЬ 1

В сибирских Афинах

Так начиналось социалистическое бытие

Эти две книги связаны незримыми нитями не только потому, что они близки географически и вышли в свет в один и тот же год. Одна, правда, писалась в Париже, вторая создавалась в Москве. У первой единственный автор: Эренбург, у последней — тридцать шесть мерзавцев, среди которых оказались, к сожалению, и заблудшие души. Обе посвящены индустриализации. Прислушаемся к первой — парижской выделки:

«У людей были воля и отчаянье — они выдерживали. Звери отступили. Лошади тяжело дышали, забираясь в прожорливую глину; они потели злым потом и падали. Десятник Скворцов привез сюда легавого кобеля. Кобель тщетно нюхал землю. По ночам кобель выл от голода и от тоски. Он садился возле барака и, томительно позевывая, начинал выть. Люди не просыпались: они спали сном праведников и камней. Кобель вскоре сдох. Крысы попытались пристроиться, но и крысы не выдержали суровой жизни. Только насекомые не изменили человеку. Они шли с ним под землю, где тускло светились пласты угля. Они шли с ним и в тайгу. Густыми ордами двигались вши, бодро неслись блохи, ползли деловитые клопы. Таракан, догадавшись, что не найти ему здесь иного прокорма, начал кусать человека».