Читать книгу "Гитлер был моим другом. Воспоминания личного фотографа фюрера. 1920-1945 - Генрих Гофман"

Гитлер относится к Гинденбургу с глубоким почтением. Он называл Гинденбурга отцом, другом и советчиком.

В последовавшие дни девизом Гитлера и его нового правительственного кабинета, как, впрочем, и моим, стало «полный вперед!». Конца не было просьбам что-нибудь сфотографировать: Гитлера в должности рейхсканцлера, потом всех новых министров, присягу чиновников старого рейха и канцелярии, и прочая, и прочая.

Кроме того, я получил привилегию быть единственным присутствующим при том, как Гитлер впервые выступил по радио в роли рейхсканцлера с обращением к немецкому народу и всему миру. Мне также позволили делать фотографии во время этой исторической радиопрограммы. Его желание поставить радио на службу пропаганде сбылось. Хотя он сам никогда не слушал радиопередач, он полностью отдавал себе отчет, какое значение имеет радио в политике.

Однажды, когда генерал Шляйхер должен был выступать с важной речью, Гитлер отказался слушать радио.

– Я не желаю, чтобы кто-то оказывал на меня влияние, – заявил он, – и по этой причине принципиально отказываюсь слушать какие бы то ни было политические речи по радио.

Этих принципов он придерживался неукоснительно и отказывался слушать даже речи иностранных государственных деятелей.

Текущие политические события потребовали коренным образом изменить и мои собственные дела. Мне пришлось переехать в столицу. В доме 10 по Кохштрассе я основал «Иллюстрированную прессу Гофмана», а чуть позже открыл фотоателье в отеле «Бристоль». Геббельс настаивал на том, чтобы я вошел в министерство пропаганды, но я с благодарностью отказался от его предложения. Я не испытывал желания занять государственный пост и был твердо намерен и дальше оставаться частным предпринимателем. Я стремился создать коллекцию своих фоторабот, которая представляла бы истинную историческую ценность.

Так или иначе, но в 1933 году я не имел ни малейшего намерения становиться работником какого бы то ни было министерства или получать приказы от кого бы то ни было. Моя дружба с Гитлером носила характер личной привязанности, такой я и хотел ее сохранить.

Мое равнодушие к политике, власти или высокому положению, упорные отказы занять какую-либо должность в партии и мое искреннее желание сохранить чисто личные отношения с Гитлером позволили ему не просто поддерживать нашу дружбу, но и полностью доверять человеку, который, как ему было прекрасно известно, не преследовал никаких своекорыстных целей и всегда говорил с ним откровенно и свободно в меру своих ограниченных способностей. В одном я совершенно уверен: мы никогда не стали бы близкими друзьями, если бы я согласился на какой-нибудь пост под эгидой партии. Как мне кажется, он тоже придавал важность нашим личным отношениям и желал, чтобы я продолжал обращаться к нему «герр Гитлер», а не «господин рейхсканцлер» или «мой фюрер».

Сразу же после прихода Гитлера к власти Геббельс в узком кругу сотрудников Гитлера объявил, что к Гитлеру следует обращаться «господин рейхсканцлер», так как это соответствует его новому статусу. Я спросил у Гитлера, как мне следует отныне к нему обращаться.

– Для вас, Гофман, – сказал он, положив руку на мое плечо, – я всегда останусь просто герром Гитлером.

На мою работу эта дружба тоже никак не влияла. Я был и остался газетным фотографом и продолжал рассылать свои снимки во все иностранные издания, которые были готовы их напечатать, независимо от их принадлежности к левым, правым или центристским политическим движениям. Конечно, после 1933 года на родине мои фотографии публиковали исключительно нацистские газеты, ибо партия взяла под полный контроль всю печать в стране и других газет просто не было.

Одной из акций Геббельса, которая отнюдь не была единодушно одобряемой и вызвала в партийных кругах самую резкую критику, было знаменитое сожжение книг на берлинской площади.

Я без колебаний и вполне откровенно сказал Гитлеру, что я об этом думаю.

– Такие вещи, – сказал я, – попросту дискредитируют рейх и партию, особенно когда происходят огульно, без разбора, а все, чего можно ими добиться, – это дешевая популярность у толпы и черни. Многие сожженные книги действительно ничего не стоили, но там было и много трудов, имеющих солидную репутацию во всем мире. Да ведь жгут даже словари, только потому, что их составляли евреи!

Тем не менее Геббельсу удалось настоять на своем.

– Люди должны сами увидеть, что это настоящая революция, хотя она и была бескровной, – заявил он.

Сожжение книг стало символическим актом. Но поджог Рейхстага был актом вандализма, которому суждено было стать сигналом!

26 января 1933 года мы с Гитлером приняли приглашение отобедать с Геббельсом на Рейхсканцлерплац. Из уважения к Гитлеру мяса не готовили. Однако, помимо вегетарианских блюд, подали рыбу; но, когда Гитлеру предложили крупного карпа, он отказался.

– Я думала, вы едите рыбу, мой фюрер, – сказала фрау Геббельс. – Рыба – это же не мясо.

Гитлер улыбнулся не без сарказма.

– Значит, по вашему мнению, дорогая сударыня, рыба – это овощ!

Телефонный звонок прервал фривольную беседу. Геббельс лично снял трубку, и я помню этот разговор, как если бы он происходил вчера.

– Геббельс у телефона, кто это? А, здравствуйте, Ганфштенгль! В чем дело?.. Что?! Ушам не верю! Секунду, я передам трубку фюреру!

– Алло, Ганфштенгль, что случилось?.. Ай, да ну вас! – Кажется, Гитлер от души забавляется. – Вам что, мерещится, или вы перепили виски? Что? Вам видно пламя из вашей комнаты?

Гитлер обернулся к нам:

– Ганфштенгль говорит, что в здании Рейхстага пожар. Кажется, это точно.

Мы посмотрели в окно и увидели, что небо над Тиргартеном действительно окрасилось кроваво-красным заревом.

– Это коммунисты! – вдруг свирепо выкрикнул Гитлер и с силой бросил трубку на рычаг. – Мы с ними окончательно разберемся! Я должен ехать немедленно! Теперь они у меня в руках!

Гитлер вместе с Геббельсом отправились к месту пожара. Я сразу же позвонил к себе в контору, и мне сказали, что один из моих репортеров уже отправился к Рейхстагу; этого было достаточно. Я решил, что туда съедутся все берлинские фотографы, поэтому лично мне там особенно делать нечего. Я спокойно остался на своем месте с фрау Геббельс и с удовольствием доел рыбу. Потом я неторопливо направился к Рейхстагу, и к тому времени, как я до него добрался, пожарным командам уже удалось взять пламя под контроль. Геринг допрашивал «подозреваемого», а Гитлер находился внутри здания, осматривая ущерб.

– Слава богу, отделались от этой развалюхи, – презрительно бросил он мне.

В полночь я проводил Гитлера в редакцию «Фёлькишер беобахтер». В кабинетах было пусто. Единственный автор передовиц, оказавшийся на месте, сидел в корректорской. Когда Гитлер вошел, он на скорую руку набрасывал статью о пожаре, чтобы поместить ее на странице местных новостей. Гитлер рассвирепел.

– Такое событие должно идти на первой полосе! – гневно крикнул он. – Неужели ваше журналистское чутье вам этого не сказало?