Читать книгу "Про меня и Свету. Дневник онкологического больного - Вероника Севостьянова"

Ну и еще об Анджелине Джоли. Полгода назад, весной, когда голливудская актриса рассказала всему миру, как она обновила себе грудь, мы со Светой на нее тогда страшно обиделись. Нам казалось очень несправедливым, что мы тут в онкоцентре проходим лечение, борясь с реальным заболеванием, а она там, вдалеке, совершенно здоровые ткани удаляет. А сейчас, спустя время, я поняла, что испытываю благодарность к этой мудрой женщине и талантливой актрисе. Да, она сделала превентивную операцию, пытаясь избежать угрозы рака. Да, она рассказала об этом всем и призвала женщин не бояться последовать ее примеру. И в те недели, когда между мной и доктором шел длительный спор – пытаться оставить мою грудь на месте или “резать все к черту, не дожидаясь перитонита”, – я, конечно, отстаивала свою точку зрения, но подспудно уже готовилась и к радикальному исходу. Я ходила по магазинам, приглядывалась к постоянным и временным имплантам, рассматривала специализированное белье и восторгалась красотой купальников для тех женщин, кто пережил полную мастэктомию. А самое главное, что я заготовила себе правильную речь и победную улыбку. Я уже представляла, что в тот момент, когда кто-то начнет выспрашивать: “А как это, жить с удаленной грудью?” – я буду скептически морщить лоб и недоумевать в ответ: “Да вы, оказывается, не в тренде, сейчас все так делают, это же модно, это как у Анджелины Джоли”.

18 октября

Со Светой мы созваниваемся каждый день. Наша дружба, родившаяся 8 апреля, когда мы в одно время пришли на первый прием к хирургу, так и продолжается. И мои родственники и друзья, справляясь о моем здоровье, в конце разговора давно уже каждый раз обязательно уточняют: “А как там Света?” А Света, так же как и все мы, старательно воюет за свое здоровье. Борется с тошнотой, с болью, с неуправляемым испугом, с депрессией, с непониманием окружающих и с огромной вселенской усталостью, и, если честно, еще не известно, какой из этих врагов более силен и страшен.

Сегодня после нашего очередного разговора я понимаю, что выбрала правильную клинику. Свету прооперировали в Железнодорожной больнице, там, где мы вместе проходили первые четыре химиотерапии. Меня перед пятой химией перевели к моему любимому хирургу в новый центр за городом, а Света так и продолжила лечение в Железке. А ведь я тогда тоже плакала, капризничала и пыталась убедить оставить меня лечиться на прежнем месте. Страшно было уходить. Знаете, когда уже полгода провела с врачами, начинаешь к ним относиться как к своим. И понимаешь, что они отслеживают динамику лечения не только по справкам и бумагам, а удерживая в памяти большинство сложных показателей каждого из своих пациентов. И потом, ведь в те дни мой любимый хирург еще не назывался “любимым”, я вообще к тому моменту видела этого самого хирурга только один раз. Но сегодня я, как обычно, могу констатировать: все что ни делается, делается к лучшему. Мне нравится лечиться в специализированном онкологическом центре.

Написала эту фразу, и самой стало смешно. Словосочетание “нравится лечиться” – это, конечно, нонсенс. Болеть и лечиться мне не нравится, но в моем случае хорошо, что я лежу в одном отделении с такими же, как я. У нас схожие диагнозы, у нас одна болезнь, у нас у всех одинаковый риск. И мы рассказываем друг другу, как пережить неприятные ощущения, делимся пластырями для заклеивания наших ран и переписываем друг у друга телефоны платных кабинетов, где делают “самые правильные анализы”, и магазинов, торгующих имплантами и специализированным бельем. А со Светой в палате лежит женщина с заболеванием брюшины и бабушка с прооперированной грыжей. И Свете даже не с кем поговорить.

Света звонит мне и спрашивает, спрашивает, спрашивает. И я передаю ей не только свой опыт, но и рассказы всего нашего отделения. И после таких разговоров Свете становятся более понятны и собственные ощущения, и манипуляции врачей. Но сегодня Света сразу сказала: “Звоню тебя посмешить”. И действительно, посмешила. А я снова ощутила разницу между больницами общего и онкологического направления и порадовалась, что благодаря судьбе лежу здесь.

Вчера во время вечернего обхода дежурный врач Светиного отделения остановился около нее в коридоре и уточнил: “Э-э-э… а вы из какой палаты?” Света ответила, и доктор, запинаясь и краснея, трагическим почти шепотом еще раз переспросил: “Ну, это же вы… э-э-э… грудью болеете?” И вот это второе “э-э-э…” Свету окончательно доконало, и она таким же трагическим шепотом произнесла: “Головой я болею, головой”. Впрочем, ее шепота доктор уже не слышал, доктор очень быстро от Светы отбежал. А мы вместе хохотали над этим непрофессиональным вопросом и потом еще долго обсуждали то, что нам стало ясно уже давно. Врачи тоже боятся. Точнее, даже так: врачи боятся слова “онкология” намного больше, чем мы, не изучавшие в институте медицину. И это установленный нами почти научный факт.

После обеда выписали нашу Наташу. Мы с ней, конечно, еще встретимся в радиологическом отделении, нам еще вместе сеансы облучения проходить. Но сегодня Наталья радостно собирает вещи и уже представляет, как она хотя бы на короткое время вернется в свой личный кабинет в родной школе. Ей хочется на работу, потому что именно работа позволит отвлечься от больницы и хотя бы ненадолго включиться в нормальную человеческую жизнь.

19 октября

Сегодня уже вторая перевязка и доктор радует, что если раны и дальше будут затягиваться такими же темпами, то завтра из меня вынут один дренаж, послепослезавтра – второй, а дней через пять уже и домой. И, кстати, а сосок-то нашелся, на месте сосок, там же, где и вся остальная грудь. Доктор свое слово сдержал и сделал всего два аккуратных разреза, оставив мне на память всего два очень тонких, почти незаметных шва. А чего же я паниковала? Так перевязка была настолько плотной, что сквозь массу медицинских материалов я бы и слона на своем теле не нащупала. И я снова понимаю, как мне повезло с врачом.

Вышли с Оленькой подышать свежим воздухом. Оглядывали живописные окрестности поселка, снова обсуждали смешную фразу от Светиного врача, уже ставшую анекдотом нашего отделения, делились планами на будущее. “Мне мой муж предлагает дачу здесь, в Песочном, купить, – сказала Оля, указывая рукой в сторону озерка и хвойного леса, – ведь эта территория тоже входит в Курортный район”. “Фу-у, Оленька, ну что за глупости, конечно, это Курортный район, но лучше все же не здесь, а где-нибудь в Сестрорецке или Зеленогорске селиться. А здесь? Что здесь? Представляешь, выходишь погулять, а по улицам раковые больные со своими перевязками ходят. Страшно же” – эту фразу я произнесла на одном дыхании, и сама замерла. И Оля замерла. И мы поняли, насколько канцерофобия проела наше общество. Даже мы, сами проходящие лечение, боимся столкнуться с другими больными, мы боимся испортить наш мир знанием о том, что кто-то может скоро умереть, мы почти как тот доктор, что сказал Свете свое испуганное нерешительное “э-э-э…”. Почему? Не знаю, мы так и не смогли этот страх друг другу объяснить. Он подсознательный, он на том же уровне, где страх животных перед костром, он впитан с молоком. Мы боимся этой болезни, и иногда это невозможно толерантно скрыть.

Потом мы всей нашей компанией обедали. А после, тихонько отведя меня в сторонку, Оля завершила наш разговор: “Да, я так мужу и сказала, что дачу мы будем покупать в другом месте. Потому что я не хочу отдыхать там, где расположена онкологическая больница. Я не хочу каждый день смотреть на этих больных”.