Читать книгу "Кропоткин - Вячеслав Маркин"

Плоские вершины Нуху-Дабана усеяны несметным количеством валунов, исцарапанных параллельными бороздами. Не может быть сомнений, что здесь были некогда ледники. Это их работа, так же как отполированные скалы. Внимательно рассматривая царапины на валунах и скалах, он все больше приходил к убеждению, что их невозможно смешать с трещинами камней. Строго направленные параллельные борозды прочерчены включенными в тело ледника камнями, действовавшими подобно резцам, когда ледяная масса медленно стекала с вершин Нуху-Дабана.

Два озера — Иркут и Окинское — разделены небольшим заболоченным увалом, заросшим лиственницей: «От Окинского идут округлые вершины гор с болотистыми падями, по ним сочатся крошечные ручьи — один из них зовут Окою. Через 150 верст это будет большая река, через которую нет больше бродов… Всю дорогу, во время переезда через голец, красовался влево от нас Мунку-Сардык. С острой конической его вершины, вокруг которой во все стороны улеглись снежные гольцы с глубокими морщинами, на северо-запад спускается сплошная масса снега… идущая треугольником от небольшой шапки, которою кончается голец… Ока так быстро увеличивается, что можно сказать, „на глазах“. Возле нее в пади лежат снега наледей, которые до сих пор могут держать коня…»

На Бутогольском гольце — Алиберов графитовый прииск. Как раз в год рождения Кропоткина, в 1842-м, крестьянин Кобелев впервые доставил на Иркутский солеваренный завод 30 пудов графита, смешанного с известняком и песком. Его признали негодным для изготовления огнеупорных горшков. Но француз Алибер купил у купца Черепанова прииск за 300 рублей и в 1847 году начал его оборудовать по всем правилам, хотя в тех суровых природных условиях это было нелегко. И вот теперь, через 18 лет, Кропоткин нашел прииск совсем заброшенным. Лишь изредка посещал его оставленный Алибером сторож-сойот, надеявшийся еще на возвращение хозяина.

А построен прииск был основательно, даже с претензией на роскошь. Над шахтой — цветные стекла, красивые резные кресты, парники… И все же, видимо, невыгодной оказалась добыча графита на столь значительном удалении от городов и дорог. Но для науки предприятие Алибера оказалось небесполезным. Метеостанция, основанная на вершине Бутогольского гольца, получила ценные сведения о температуре воздуха и направлении ветра — это едва ли не первые в России данные для такой высоты. Правда, термометр был повешен неправильно. Кропоткин поправил его и сам провел серию наблюдений. Задумался он и над вопросом о происхождении графитового месторождения. Ему показалось странным, что графит одновременно вкраплен и в граниты, и в известняки. При этом должны бы быть совсем различными температурные образования…

…Там, где в последний раз Ока пробивается через гранитный массив, а затем уже тихо течет в русле, выработанном в аллювиальных наносах, напротив устья реки Тиссы, показался среди гор Окинский караул: ветхая казарма, окруженная развалившимся частоколом, амбар и часовня. Живут здесь четверо служилых казаков и две семьи промышленников, поселившиеся несколько десятков лет назад, когда условия для охоты были намного лучше, чем теперь, и так и оставшиеся по привычке.

А вот и надписи клинообразно-сердцевидной формы на известковом утесе Монгольжин, сделанные красной краской. Эти петрографы свидетельствуют о том, что люди жили в верховьях Оки с незапамятных времен. Один за другим рисунки на скале переходят в полевую тетрадь Кропоткина. Рядом с ними — зарисовки каких-то старинных построек из валунов и описание быта бурятов, загадочных карагасов и сойотов, их одежды, домашней утвари, обычаев. Всё это — этнографический отдел отчета.

Уже в Окинском карауле его обитатели развеяли иллюзию о Ниагаре на Оке. Кропоткин убедился, что высота стены, с которой низвергается вода в Оку, не более десяти метров. А струя воды едва наполнит в полминуты сорокаведерную бочку. Гораздо интереснее оказалась падь речки Джунбулак (в современной транскрипции — Жонболок), вверх по которой Кропоткин отправился, наняв лошадей. Ущелье, выработанное в напластованиях лавы, вскоре стало узким и диким. Массивные гранитные валуны загромождали его. Неужели они принесены водой? А не правильнее ли будет полагать, что их оставил древний ледник? Ведь камни так велики и расположены с такой равномерностью по обоим берегам реки, что их падение с вершин кажется невероятным. Невольно приходится обратиться к ледникам: «Возможность присутствия ледников на такой высоте (1220 метров) под широтою 51° с. ш. не представляет ничего невероятного, если вспомнить распространение их в Европе и Северной Америке и в особенности если присутствие ледников… подтвердится позднейшими исследованиями».

Ну и глухое же это место! Ни тайгу около байкальских гор, ни очень дикие места низовьев Аргуни и перевала с Аргуни на Шилку Кропоткин не мог сравнить с этим ущельем, необычайно мрачным и угрюмым. Если идти по этому прямому коридору дальше, то можно попасть на горное озеро Харанур, окруженное шлаками и лавой, потоки которой берут начало именно оттуда. Но отряд повернул в падь реки Хикушки, притока Джунбулака, в верховьях которой возвышалась конусообразная вершина с кратером. Караван взбирается по лавовому потоку, который можно сравнить с мостовой — такая ровная у него поверхность. И вот кратер — как ножом срезанный конус, покрытый мхом и снегами и лишь с северо-восточной стороны заросший небольшим лиственничником. Кратер сложен из шлаков, пористых туфов и небольших вулканических бомб (лапилли). Из него истекал поток лавы не менее 60 метров толщиной, а размеры были сравнимы со знаменитым итальянским вулканом Монте-Нуово. Поднявшись на конус, Кропоткин увидел правильную воронку диаметром около 120 метров и глубиной до 50 метров, на дне которой чернело небольшое озерцо талой воды. К северу от этого кратера — другой поменьше, сложенный черными шлаками вулканического извержения. Они покрыли лаву, излившуюся из трещин немного раньше.

Сделано важное географическое открытие: ведь было известно, что в Центральной Азии вулканов нет, да и раньше не было. Но вот перед ним настоящий вулкан. Новый факт науки заставит пересмотреть теоретические представления. Вопрос о времени проявления в этих местах вулканизма пришлось оставить открытым до прихода новых исследователей. Они появятся в первой половине XX века и назовут один из этих потухших совсем недавно (в геологическом понимании времени) вулканов именем Кропоткина. А пока лишь удалось у живущих поблизости бурят узнать, что они никогда не поднимаются на кратер, говоря: «бырхи» (страшно). И никогда не ночуют вблизи, опасаясь, что вулкан «проснется». Ясно, что события эти не такие уж древние, раз о них помнят люди — пусть даже через много поколений.

Еще один кратер нашли в пади Хадаруссы. На этом экспедиция закончилась. Предстояло возвращение по новому маршруту: вниз по Оке до почтовой станции Зима. Хотелось спуститься в лодке или на плоту, но местные буряты уверяли, что это невозможно, поскольку им встретится много порогов и быстрин, на которых Ока даже зимой не замерзает. И снова звучит знакомое слово «бырхи» — страшно! А могут еще и застрелить промышленные, приняв с берега людей в лодке за беглых каторжников.

Все же нашлись два охотника плыть, но они запросили такую сумму, которой у Кропоткина уже не оставалось. Пришлось ехать тропой, провести по которой буряты взялись дешевле — всего за 22 рубля. В своих походах Кропоткин познал особый человеческий тип сибиряка-таежника: необыкновенно выносливого, способного приноравливаться ко всякой обстановке, с неторопливой обдуманностью движений, сметливостью и «добродушием без болтливости». И сам он в своих походах многое приобрел в своем характере. Через 30 с лишним лет в «Записках революционера» он вспоминал: «Путешествия научили меня тому, как мало, в действительности, нужно человеку, когда он выходит из зачарованного круга условной цивилизации. С несколькими фунтами хлеба и маленьким запасом чая в переметных сумах, с котелком и топором у седла, с кошмой под седлом, чтобы покрыть постель из свеженарезанного молодого листвяка, человек чувствует себя удивительно независимым даже среди неизвестных гор, чуть поросших лесом или же покрытых глубоким снегом…»