Читать книгу "На берегах Хазарского моря. Две жизни - одна любовь - Ясмина Михайлович"

Любила ли я сама? Да, любила. Собственнической любовью женщины, что значит безропотной, трепетной, порой нервной и в высшей степени чувственной.

Мы любили друг друга как-то празднично, торжественно, будто каждый был другому ценным подарком.

Первым подарком от мужа оказалась женская трубка цвета красного дерева! Сам Павич был страстным любителем курения трубки, так что подтекст очевиден. «Я хочу, чтобы ты была моей всецело, хочу, чтобы стала моим вторым „я“, второй половинкой», — казалось, говорил этот подарок.

Удивительно, но моим первым подарком мужу была керамическая табакерка медового цвета! Мой подарок говорил следующее: «Я желаю, чтобы ты принадлежал мне одной, хранился в моей личной маленькой шкатулке». За время наших отношений, длившихся два десятилетия, мы боролись за превосходство каждый своей любви. Желание соблазнить, доказать силу чувств, в первую очередь творчески. Когда любовь связывает двух литераторов, получается эмоциональный хаос.

Любовь ненасытна в своих проявлениях. Звучит парадоксально, но это правда. Творец ненасытен в желании быть любимым. Именно поэтому он стремится продемонстрировать свою работу публике, он эмоциональный эксгибиционист. Он почти кричит: «Смотрите на меня! Любите меня! Мне нужна вся любовь мира!» Таким образом, слова «творец» и «любовь» почти синонимы.

Представьте себе любовь двух творцов — это страстная необходимость.

Я люблю вспоминать романтические подарки моего мужа. Их было много и самых разных: наивных, маленьких, больших, неожиданных, смущавших меня, но ни один из них не был случайным и непродуманным (за исключением ремней, бумажников, шапок, перчаток и подобных тривиальных, но нужных подарков на Рождество). Должна признать, что все, что я получала, было интереснее того, что дарила. Что сказать, женщинам всегда просто выбрать подарок. Если он покупал мне калейдоскоп, я в отместку покупала песочные часы, в которых был не песок, а смесь более крупных частиц, которые сыпались медленнее. Когда он купил мне жемчужное ожерелье, я вручила ему декоративную пуговицу, которую можно использовать как верхнюю на мужской рубашке. В разных странах по всему миру я покупала ему блокноты с чистыми страницами (без полосок или клеточек) в самых разнообразных обложках, настоящие произведения искусства. Пожалуй, это самый интимный подарок для писателя. Видимо, по этой причине сейчас производят так много электронных книг, планшетов и всевозможных электронных гаджетов с сенсорным экраном, названий-аналогов которым нет в сербском языке, мне приходится использовать английский вариант[3].

Жемчужное ожерелье в четыре нити — самый любимый подарок мужа. Я получила его в день сорокалетия. Когда часы били полночь. Оно лежало в бархатной коробочке темного синего цвета. Мне нравилось застегивать замочек на шее, нравилось прикасаться к лунно-холодной поверхности жемчужинок. Они будто увлекали меня в загадочную глубину океана. Я ощущала, как переливаются на коже молочно-белые бусины, даже если не видела их блеска. Несмотря на то что ожерелье — украшение гламурное, я беру его в каждую поездку скорее в качестве талисмана. Ожерелье — мой попутчик во время прогулок по морскому побережью. Поскольку сейчас даже звезды шоу-бизнеса новой волны не надевают на пляж драгоценности, я прихожу к морю с моими жемчужинами ночью, чтобы омыть их в воде. Возвращая их в родную стихию, я даю им возможность обновить энергию. На самом деле в некотором смысле мы все состоим из соленой воды. Возможно, поэтому я считаю ожерелье самым дорогим мне подарком. Оно и есть я, только жить будет дольше!

Парижский поцелуй

Пожалуйста, не спрашивай меня ни о чем. Особенно о живописи. Когда я встретила тебя, для меня, и не только для меня, для всех художников ты был богом. Представь, как должен чувствовать себя человек, когда ты просишь его совета. Ты и представить себе не можешь, что значит думать о чем-то, кроме живописи. А я отлично знаю. Я даже не считаю себя прирожденным художником. Для тебя живопись — это жизнь, а для меня лишь способ заработать. Твоя жизнь — не жизнь, а творчество. Тебе восемьдесят, ты болен, мы навсегда упустили возможность счастливо жить вдвоем. У нас был шанс, я говорила тебе, но ты меня не понял. А сейчас уже слишком поздно. Должна сказать, я не могу работать в одной комнате с тобой. Волны наших энергий пересекаются и мешают друг другу. В любом случае я хочу жить, а не рисовать. Не будь я женой известного художника, в живописи могла бы добиться большего. Не будь я связана с тобой. Знаешь, я пришла к выводу, что все, что хорошо для тебя, плохо для меня. Мне надо всегда делать что-то иное, в противном случае я обречена.

(Отрывок из романа Милорада Павича «Мушка»)

Мой роман «Парижский поцелуй» заканчивался фразой: «Я невероятно счастливый человек, потому что не боялась любить». Перечитывая роман недавно, став абсолютно одиноким человеком, сначала я решила, что слова звучат слишком помпезно, но позже поняла, что это правда. Все падения и взлеты в жизни связаны с желанием бескорыстно любить кого-то или что-то: мужчину, ребенка, родных, животных, бога, родную страну, город, работу, книгу, дорогую вещь, даже холм за окном, пейзаж, цветок…

Павич и я страстно любили Париж. В первую очередь его атмосферу и архитектуру. А также загадочную способность превращаться из современного мегаполиса в средневековый город, особенное, парижское влечение к искусству, ко всему гедоническому, страстному, к высокому стилю, спокойствию и счастью, ко всем тем вещам, которые делают жизнь прекрасной. Париж, если сравнивать его с Белградом, был для меня нежным любовником. Страстным, ни на кого не похожим. Моему альтер эго всегда было свойственно юношеское ожидание от жизни чего-то большего, великого.

Живя время от времени в Париже, мы имели возможность исследовать его слой за слоем. У туристов есть шанс влюбиться в город сразу, с первого взгляда и страстно. Местные жители, напротив, иной раз не вполне осознают, любят ли они или ненавидят его. Мы с мужем могли позволить себе познать оба этих чувства, то влюбляясь в город, то испытывая к нему неприязнь, и это происходило циклично.

Я помню несколько рождественских праздников, проведенных в Париже. Мы на площади Вогезов, моросит теплый французский дождь, в одной из арок, которых много в зданиях, окружающих площадь, несколько румын играют танго. На них черные, узко шитые костюмы и ботинки с белыми гамашами. Кажется, будто они попали на площадь из другого времени. Звуки музыки становятся сильнее, отталкиваясь от сводчатого потолка. Тогда я безумно любила Милорада и была уверена, что наша любовь никогда не закончится, мы будем любить друг друга вечно, даже смерть не сможет разлучить нас.

Мы гуляли по узким, извилистым улочкам района Марэ. Парижское небо подернулось тенью первых сумерек. Свернув за угол, мы замечаем крошечный скверик. Всего пара лавочек и табличка: «Поющий сад». Экологическая организация посадила здесь деревья, которые любят определенные птицы. В сумерках, когда мир готовится ко сну, каждая птаха садится на свое дерево и начинает петь. Прекрасный в своей гармонии хор! Искусственно созданный островок живой природы. Я опускаюсь на скамейку, кладу голову на колени мужа и представляю, что я бестелесная сущность, сама любовь. Я твержу про себя, что никто больше не сможет причинить мне боль.