Читать книгу "Семиевие - Нил Стивенсон"

В некотором смысле Мэри досталась самая сложная задача, поскольку данная часть плана была чушью собачьей, и она не могла этого не понимать. Биологи давным-давно собрали все образцы, которые могли их интересовать. Цветочки, черепа енотов, птичьи перья, палочки и улитки, старательно собранные детишками, в конце концов окажутся на свалке. Генетические секвенсоры и так уже работают на полную мощность двадцать четыре часа в сутки, как и фабрики, выпускающие новые секвенсоры. Тем не менее Мэри справилась – во всяком случае насколько Дюб мог судить по движениям ее головы и плеч, пока она говорила в телесуфлер.

Селани должна была убедить людей, что они могут сделать вклад в литературное, художественное и духовное наследие, которое переживет их самих. Работа по архивированию книг и сайтов уже началась. От людей требовалось писать стихи и рассказы, рисовать картины или просто фотографировать и снимать на видео самих себя – когда-нибудь все эти записи смогут увидеть отдаленные потомки пионеров Облачного Ковчега. Объяснить все это убедительным образом было проще, поскольку сама задача была реалистичной и тоже достаточно несложной. Заархивировать кучу цифровых файлов и отправить их в космос – дело вполне подъемное.

Кларенсу, который выступал последним, предстояло кое-что объяснить зрителям и слушателям.

Дюб знал его текст наизусть. Они долго обсуждали, как именно это преподнести, но в конечном итоге Кларенс предпочел естественную для себя высокоцерковную фразеологию.

– Настало время Великого жребия, – объявил он. – Господь населил Землю народами разной наружности и цвета кожи. Нам, как некогда Ною, предстоит великое дело. Как и он, мы должны населить Ковчег с уважением ко всему многообразию жизни. Мэри Булински уже рассказала, как мы сбережем наследие земных животных, растений и прочих форм жизни. Мы поступим не как Ной, который взял на борт своего ковчега каждой твари по паре. В космосе их не разместить и не прокормить. Но мы сохраним наши растения и наших животных, пусть даже иным способом. Совсем по-другому обстоит дело с людьми. Ковчегу нужны люди. Это не автоматический механизм. Для его функционирования нужны человеческие смекалка и сообразительность. Мы дадим ему людей. Первыми будут астронавты и космонавты, а также ученые и военные, чьи особые умения нам очень нужны. Но их не так много, и все они происходят лишь из малого числа народов Земли.

Вопрос, сколько всего людей будут на Ковчеге, мучил тех, кто этим занимался, с самого начала. Сколько людей можно отправить в космос за два года, если ракетные заводы будут работать на полную мощность, а обычные меры предосторожности – разумным образом снижены? Оценки отличались на два порядка, от нескольких сотен до десятков тысяч человек. Точного ответа не знал никто. Кроме того, запустить людей на орбиту и обеспечить их жизнь на орбите – далеко не одно и то же. Самые обоснованные оценки, которые видел Дюб, сходились на интервале от пятисот до тысячи. Но из речи Кларенса какие бы то ни было цифры и даже намеки на них были тщательно вычищены.

– Мы обращаемся к каждой деревне, городу и территориальной единице с просьбой бросить Жребий и избрать двух молодых людей, юношу и девушку, которые станут кандидатами, чтобы пройти тренировки и попасть на Облачный Ковчег. Мы не будем накладывать никаких ограничений на процедуру отбора. Наша цель – сохранить, насколько возможно, генетическое и культурное разнообразие народов Земли. Мы верим, что избранные кандидаты вберут в себя наилучшие черты тех общин, которые их выдвинут.

Отчасти это утверждение уже противоречило само себе. Кларенс сказал, что ограничений на процедуру не будет. И тут же ввел ограничение, требующее, чтобы избраны были юноша и девушка. Они прекрасно осознавали, что во многих культурах это требование не найдет понимания.

– Избранные юноши и девушки, – продолжал Кларенс, – соберутся в созданных для этой цели лагерях и тренировочных городках, где пройдут подготовку для предстоящей миссии, и будут отправлены на орбиту, как только для них там подготовят место.

Дюб, который осознавал, что может случайно оказаться в поле зрения камеры, хранил непроницаемое выражение лица. Нельзя сказать, что Кларенс лгал, однако многое он недоговаривал. Сколько юношей и девушек окажется в лагерях? Заведомо больше, чем можно запустить на орбиту и расселить там даже по самым оптимистическим меркам. А скольких из них в принципе удастся научить чему-то мало-мальски полезному?

В действительности отбор должен быть куда более строгим, чем описал Кларенс. Не всем избранным найдется место в лагерях. Представителям малых народов или специфических общин, вероятно, предоставят определенное преимущество. Собравшиеся в тренировочных центрах постепенно сообразят, что попасть на орбиту до Каменного Ливня удастся не каждому. Будет конкуренция. Возможно, довольно жестокая. Дюб гнал от себя эти мысли.

В тысячный раз за последние три недели ему пришло в голову, насколько забавно ведет себя человеческий мозг. Неважно, какой будет жизнь в тренировочных лагерях. И тем не менее мысль о молодых людях, проявляющих жестокость к товарищам, грызла Дюба сильней, чем осознание, что большинство из них все равно умрут.

В окне гостиницы дернулась занавеска, Дюб поднял голову и встретился взглядом с Амелией. Скрестив на груди руки, она опиралась на подоконник комнаты, которую они делили последние три дня. Амелия осталась в гостинице, чтобы увидеть все по телевизору и потом рассказать ему, как выглядел он сам и что сделали из события телекомментаторы.

Была неделя Благодарения. Школы закрылись. Амелия прилетела в Юджин в среду, взяла напрокат машину и приехала сюда, чтобы быть рядом.

Персонал гостиницы, который толком не знал, что происходит, накрыл в четверг традиционный ужин с индейкой. Ученые, политики и военные со всего мира, собравшиеся здесь, чтобы обсудить подробности конца света, старались, насколько возможно, радоваться празднику. В некотором смысле Дюб действительно испытывал благодарность. За то, что Амелия приехала сюда, чтобы быть с ним. За то, что она возникла в его жизни именно тогда, когда ему был особенно нужен кто-то рядом.

В День 7, когда он встретил Амелию и мгновенно в нее влюбился, он чувствовал себя немного идиотом. И даже спрашивал себя, что для этого должно было произойти с его мозгами. Однако Амелия в корректной, но непреклонной манере учительницы начальных классов дала ему понять, что интерес взаимен. От ее школы до Калтеха было не больше мили, так что они наскоро ужинали вместе, после чего она отправлялась домой проверять тетрадки, а он возвращался в кабинет, чтобы вновь и вновь пересчитывать данные по экспоненциальному процессу – Белым Небесам. Пропасть между радостями новой любви и растущим осознанием того, что их ждет, оказалась настолько широкой, что его сознание едва справлялось. По утрам он наслаждался первыми беззаботными секундами после пробуждения, потом рассудок утягивало либо в одну, либо в другую сторону, и этим невозможно было управлять.

Когда Дюб вернулся домой после Кемп-Дэвида и телеконференции, на которой объяснил ситуацию экипажу МКС, Амелия спросила, что его так тревожит, и он ей все рассказал. Той ночью они впервые спали в одной постели. Однако получилось у него только на четвертую ночь. Дело было даже не в ужасе надвигающейся катастрофы, это как раз зачастую действует возбуждающе. Секс, который случался у Дюба, когда он собирался на похороны близких, был едва ли не лучшим в жизни. Сейчас на него давили, лишая потенции, стресс и переживания в связи с тем, что приходилось раз за разом делиться своим знанием все с новыми людьми.