Читать книгу "Закрой дверь за совой - Елена Михалкова"

– Поклеп! – прохрипел Верман.

Динара рассмеялась.

– Один человек продает бриллианты, а двое других держат ювелирный салон. Перестаньте! Даже школьник сложил бы два и два.

– Что вы сделали с Гройсом? – перебил Макар.

Женщина пожала плечами:

– Ваш старик сидит в подвале. Или не в подвале, а в сарае, – добавила она, заметив, как встрепенулся Бабкин. – Или на чердаке. Это пока не важно. Мне пришлось вколоть ему успокоительных, чтобы он вел себя потише. Сейчас он совсем смирный.

– Вы же понимаете, что это незаконно? – мягко спросил Илюшин.

– Так же, как незаконно то, что придумали эти двое вместе с тем жуликом. – Она захлопнула окно и обернулась к четверым мужчинам, не сводившим с нее глаз. – В общем, так: я знаю, что этот Гройс вам нужен. А мне кое-что нужно от вас. Вы исполняете мою просьбу, – она подчеркнула последнее слово, – и получаете обратно своего старичка. Это честный договор.

Илюшин присел на краешек стола и налил себе воды. Бабкин так и остался подпирать косяк. Он ничего не понимал.

– И вот здесь начинается самое интересное… – подал голос Дворкин.

– Интересно было, когда моя тетя Фира вышла замуж за татарина-антисемита, – отрезал Верман. – А то, что предлагает эта… эта… дамочка…

Он выхватил из кармана платок и промокнул вспотевший лоб.

– Я предлагаю сделку, – сказала Динара.

– Сделку? – повторил Илюшин.

– Это безумие! – зло выкрикнул Верман. – Вы только посмотрите на нее! У нас есть хорошее слово – хуцпа. Вы знаете, что оно означает? Нет, девушка, вы не должны поднимать вверх свои брови и делать вид, будто оно вам ни о чем не говорит. Вы родились с серебряной ложкой во рту, на которой было выгравировано это слово! Хуцпа, уважаемый Макар – это запредельная наглость. Неимоверное нахальство. Циничное! Грубое! Откровенное! Я, потомственный еврей, впервые вижу, чтобы нашу национальную черту так дерзко присваивала себе какая-то… какая-то…

– …полукровка, – подсказала Динара. – Вы закончили экскурс в лингвистику?

Ювелир замолчал, подчиняясь больше взгляду Дворкина, чем ее требовательному тону.

– А теперь условия, – сказала Динара и посмотрела отчего-то на Илюшина. – Они просты. Вы делаете копию диадемы Антуана Турне. Отдаете мне. В обмен на нее я отпускаю вашего Леонида Сергеевича. То есть Михаила Степановича.

Наступило молчание. Дворкин посмотрел на Илюшина и пожал плечами, словно говоря: «А я предупреждал». Верман яростно комкал платок.

Тишину нарушил Сергей.

– Что еще за Турне? – со вздохом спросил он. – И зачем мужику диадема?

– Василий, отвези меня в салон! Ты слышишь, Василий?

Раскатистый голос старухи проникал во все уголки дома. Василий торопливо нацепил на голову наушники, нырнул в отцовский кабинет и притворился, будто ужасно занят.

– Василий!

Мегера. Пусть такси вызовет.

– Подойди сюда, я кому сказала!

Или Динарку пусть эксплуатирует. При мысли о жене отца Василий почувствовал приятное возбуждение. Он бы сам ее поэксплуатировал…

– Вот ты где!

Василий вздрогнул, и притворяться, что он ничего не слышит, стало бессмысленно.

Бабка стояла в дверях, ее маленькое злое личико покраснело от криков. Он обреченно увидел, что она уже оделась для выхода. Цветастый халат сменили брюки и шелковая рубашка. Узловатые пальцы Альфия спрятала в летние перчатки, морщинистую шею обмотала кричаще красным шарфом.

– Почему не отзываешься? – гневно спросила она. – Я ищу тебя по всему дому. И где эта сучка?

– Прости, бабушка! В наушниках ничего не слышал.

Про сучку Василий предусмотрительно не стал уточнять. Кого имеет в виду Альфия, было ясно, но дай он понять, что речь идет о Динаре, и бабушка устроит ему выволочку. К жене отца подобает относиться с почтением, по крайней мере, на словах. И в то же время она – самое бесправное существо в доме.

Василий не раз был свидетелем, как бабушка расхваливает при посторонних выбор сына. «Бедра широкие, задница коровья – родит легко! Мальчишек будет приносить, у меня глаз-то наметан. Сокровище!» Обладательница коровьей задницы в эту минуту стояла рядом, опустив глаза, и с безмятежным лицом выслушивала комплименты свекрови. Но при домашних бабушка не стеснялась. «Сука безгрудая, – кричала она. – Три года объедаешь нас! Когда рожать начнешь, дрянь? Борька, дурак, что ты смотришь! Она что, пустобрюхая? Выкинь ее из моего дома, возьми нормальную бабу!»

Василий любил эти сцены по нескольким причинам. Во-первых, Альфия в завершение скандала начинала восхвалять его родную мать, первую жену отца. Превозносила и чрево ее плодоносящее (мать в новом браке родила уже двоих), и нежные черты, и локоны, золотые как янтарь под солнцем. В свирепой бабке просыпался восторженный поэт. Слушать ее славословия было и стыдно, и смешно. Тем более Василий знал: пока родители были в браке, она изводила невестку точно так же. Матери доставалось еще и за происхождение: Вера была русской, без малейшей примеси татарской крови.

Парадокс заключался в том, что много лет назад молодую Альфию отбил у татарского жениха первый секретарь обкома партии, Курчатов, которому в то время было уже за сорок. Был он русским, происхождение имел крестьянское, но Альфия всю жизнь руководствовалась постулатом о Юпитере и быке.

После упреков, сыпавшихся на ее голову, Динара некоторое время ходила присмиревшая. Глаз не поднимала, смотрела в пол, говорила мало и негромко. Василий подозревал, что под незыблемой поверхностью омута в это время бушуют такие откормленные черти, что выпусти Динара хоть одного из них на волю, целым не ушел бы никто. Но подтверждения своим подозрениям ни разу не получил. Динара не спорила с Альфией, не пыталась защищаться. Молча выслушивала свекровь. Лишь иногда на скулах выступал слабый румянец. В такие минуты Василий глаз от нее отвести не мог. Вот притворщица! Стоит, алеет, очи долу опустила, пальцы переплетены, с губ ни звука не сорвется. И две косы струятся по спине. «Схватить бы тебя за эти косы…»

– Собирайся! Отвезешь меня к парикмахеру.

Василий мысленно застонал. Сначала туда, затем полтора часа ждать бабку возле салона…

– Может, такси вызвать? – заикнулся он.

В ответ получил крики и упреки в неблагодарности. Таксистов Альфия недолюбливала, говорила – грубят часто.

Из салона она вышла с белыми волосами и обновленной стрижкой – впереди длинная челка, по бокам рваные лохмы. Василий, плетясь за ней, подумал, что и сам мог бы так подстричь старуху.

– Теперь в банк! – приказала бабка, не оборачиваясь.

– Ты же говорила, только в салон поедем!

– Ты что, плохо слышишь? В банк!

Оставив внука дожидаться в машине, Альфия вошла в неприметное двухэтажное здание. Здесь ее хорошо знали. Старуха спустилась в подвал, где находилось хранилище, и, открыв ячейку, глубоко вздохнула – так, словно первый раз за долгий день вокруг было достаточно кислорода.