Читать книгу "Русская Финляндия - Никита Кривцов"

Авроре Карловне было около сорока, когда ей руку и сердце предложил полковник, адъютант графа А.Ф. Орлова, Андрей Николаевич Карамзин (1814—1854 гг.), сын знаменитого историографа Государства Российского, и сам человек незаурядный. Всю жизнь он следовал устному завету своего отца, утверждавшего, что «служить Отечеству любезному – быть нежным сыном, супругом, отцом, хранить, приумножать стараниями и трудами наследие родительское есть священный долг моего сердца, есть слава моя и добродетель».

Большая разница в возрасте не смутила его. В июле 1846 года состоялась свадьба. Это был счастливый союз. В нем было все – преданность, любовь, покой. Наконец-то Аврора почувствовала, что может опереться на надежную руку друга.

После свадьбы супруги вместе с маленьким Павликом Демидовым едут в Париж, а вернувшись на родину, отправляются в Нижний Тагил, где Андрей Карамзин стал управляющим заводами Демидовых.

Стараниями Андрея Николаевича, продолжившего начинания своей жены, были открыты для рабочих столовые, школы, больницы и даже городской клуб-читальня. Именно А.Н. Карамзиным на заводах Демидова впервые был введен восьмичасовой рабочий день. Он пользовался большим уважением среди тагильчан, ибо был человеком изумительной, добрейшей души. Рабочие чрезвычайно ценили его отзывчивость и высочайшую порядочность.

В уральской летописи Мамина-Сибиряка читаем: «…из поколения в поколение переходят рассказы о необыкновенной доброте, доступности и простоте четы Карамзиных… выслушивали каждого и никому не отказывали в помощи…»

А сама Аврора писала в одном из писем: «Это мое пребывание на Урале дало жизни содержание и смысл, так как появилась возможность делать добро и утешать несчастных. Я почувствовала пользу от своего существования. Радостно, что я основала там три больницы и дом для престарелых».

Зимой Карамзины жили в Петербурге, где их салон был у всех на устах. Там часто устраивали веселые чаепития с чтением литературных новинок или концертные вечера с разгадыванием шарад – на это была мастерицей старшая сестра Андрея Николаевича, Софья. Если кто-то проигрывал в угадывании, то должен был исполнить определенный «фант» – маленький концертный номер.

Аврора чаще всего тогда играла на фортепьяно или пела, Андрей читал стихи или составлял шутливые буриме, над которыми все хохотали, а вот Петр Андреевич Вяземский однажды отличился тем, что прочел, проиграв, самый изысканный «фант»: мадригал хозяйке. Поблескивая стеклами пенсне и улыбаясь хитро, он с воодушевлением продекламировал:

Нам сияет Аврора,В солнце нужды нам нет:Для души и для взораЕсть и пламень, и свет.

Все восторженно аплодировали, Аврора, краснея, благодарила льстеца – поэта и шутливо грозила пальцем: «Петр Андреевич, мне кажется, Вы нарочно проиграли, чтоб иметь случай прочесть сии вирши!» Тот отмахивался: «Что Вы, Аврора Карловна, сиюминутный экспромт, не более того!» – но лукавинки так и прыгали в глазах. Гости, слыша их веселую перепалку, хохотали пуще и упрашивали Петра Андреевича «проиграть» им еще фант, чтоб можно было послушать его стихи или стихи Пушкина, которые Вяземский читал в какой-то одному ему присущей манере: спокойно и торжественно. Вечеров, подобных описанному, было множество. Об одном из них вспоминал, например, А.В. Никитенко: «9 февраля 1853 года. Обедал у А.Н. Карамзина. После обеда читаны были неизданные главы «Мертвых душ» Гоголя. Продолжалось ровно пять часов, от семи до двенадцати. Эти пять часов были истинным наслаждением».

Но часы «мирных наслаждений» скоро и внезапно закончились, а предчувствия Авроры, которая писала сестре Алине вскоре после второго замужества, горько и проницательно: «В Андрее снова проснулся военный с патриотическим пылом, что омрачает мои мысли о будущем. Если начнется настоящая война, он покинет свою службу в качестве адъютанта, чтобы снова поступить в конную артиллерию и не оставаться в гвардии, а командовать батареей. Ты поймешь, как пугают меня эти планы. Но в то же время я понимаю, что источником этих чувств является благородное и мужественное сердце, и я доверяю свое будущее провидению…»

Владимир Мусин-Пушкин. Портрет работы Карла Брюллова

Восемь лет брака казалось потом Авроре счастливым сном, одним прекрасным мгновением. Однако в мирный дом Карамзиных простучала Крымская война. Вышедший к тому времени в отставку, Андрей Николаевич посчитал своим долгом вернуться в армию. Он получил назначение в Александрийский гусарский полк, дислоцировавшийся в Малой Валахии и входивший в состав тридцатитысячного корпуса под командой генерала П.П. Липранди.

«Случалось мне по целым ночам просиживать в его палатке, – вспоминает поручик Павел Федорович Вистенгоф встречи с Карамзиным, – и я со вниманием слушал интересные рассказы про заграничную жизнь и Кавказ, где он служил. Карамзин говорил иногда со вздохом, почему его нет там, где более опасности, но зато более и жизни! Тут он показал Вистенгофу золотой медальон с портретом жены-красавицы и сказал, что эту вещицу у него могут отобрать лишь с жизнью!»

В связи с активизацией турецких отрядов в Дунайских княжествах решено было провести тщательную разведку в районе города Каракала, занятого противником. Осуществить это мероприятие, не исключающее участия в боевых действиях, поручили Карамзину. Рано утром 16 мая отряд вышел в поход, и в сражении с превосходящими турецкими силами он погиб…

Рассказывают, что во время боя лошадь командира опрокинулась назад, сбросила всадника и умчалась. Турки плотным кольцом окружили Карамзина. Стали снимать с него саблю, пистолет, кивер, кушак, взяли золотые часы и деньги, чтобы затем гнать в плен. Когда коснулись золотой цепочки с медальоном с памятным портретом Авроры, Карамзин в отчаянии выхватил у стоящего рядом турка саблю, нанес ему сокрушительный удар по голове, другому перешиб руку…

Андрея Николаевича нашли бездыханным с восемнадцатью колотыми и резаными ранами. Вначале он был похоронен там же, в Малой Валахии, вторым дивизионом, которым командовал. На сороковой день состоялась панихида во всех тагильских заводах. Известие о гибели Карамзина явилось тяжелым горестным ударом для всей его семьи и шокировало светский Петербург. Вот как об этом событии писал своей дочери Ф.И. Тютчев:

«Это одно из таких подавляющих несчастий, что по отношению к тем, на кого они обрушиваются, испытываешь, кроме душераздирающей жалости, еще какую то неловкость и смущение, словно сам чем-то виноват в случившейся катастрофе… Был понедельник, когда несчастная женщина узнала о смерти своего мужа, а на другой день, во вторник, она получает от него письмо – письмо на нескольких страницах, полное жизни, одушевления, веселости. Это письмо помечено 15 мая, а 16-го он был убит…»

А спустя несколько дней жене своей Ф.И. Тютчев сообщил: «Завтра, 18 июля, мы приглашены на печальную церемонию, похороны бедного Андрея Карамзина, тело которого, однажды уже погребенное и отрытое, только что прибыло в Петербург. А я вижу, словно это было вчера, как он – в военной шинели расстается с нами на вокзале и я говорю ему на прощание – воротитесь. И вот как он вернулся!»