Читать книгу "Первый в списке на похищение - Валерий Поволяев"

– Кто это?

– Не задавай смешных вопросов, курва! – проревел незнакомый сильный голос на том конце провода. – Где папахен… мужик твой, то есть?

– На работе, – задрожавшим тоненьким голосом проговорила. Ирина Константиновна.

– На работе его нет, не на работе твой папахен сейчас находится, а у… у этой самой, – незнакомец довольно рассмеялся, – у твоей заместительцы по части передка… и задка тоже. Мои ребята, к сожалению, его упустили.

– У Виолетты? – не выдержав, спросила Ирина Белозерцева.

– Молодец, раз знаешь, где искать свой ходячий кошелек, – незнакомец одобрительно хмыкнул. – Предупреди мужа, когда он приедет от своей бэ, – человек, находящийся на той стороне провода, на этот раз не стал ругаться матом, что-то сдержало его, – чтобы не занимал телефон. Мы будем ему звонить. И последнее – ваш сын находится у нас.

– Как «у вас»? – слабо охнув, вскинулась Ирина Белозерцева. – Он же в детском садике! Он… – Ирина Константиновна пыталась говорить что-то еще, полубессвязное, скомканное, сжимала трубку посеревшими пальцами, но ее уже никто не слушал – из трубки доносились гудки отбоя.

Она повесила трубку на рычаг и заплакала. Безудержно, сильно, давясь слезами, болью, подмятая страшной догадкой – хоть ей и не сказали почти ничего, не сообщили деталей, а она их уже знала: Ирина Белозерцева обладала очень хорошим, почти животным чутьем.

– Что случилось, Ириш… что случилось? – Олежка крутился около нее напуганный, вспотевший от ощущения какой-то странной, очень ясной опасности, словно бы его в подъезде должен был встретить киллер с пистолетом в руке. – А, Ир?

– Костик… Костика… – Ирина Белозерцева захлебывалась слезами, ей не хватало воздуха, у нее осекалось дыхание, она никак не могла выговорить страшное слово, потом наконец справилась с собой и выдохнула вместе со слезами: – Увезли. Его похитили…

– Как «похитили»? – У Олежки к лицу прихлынула краска – ощущение опасности отступило, и он быстро пришел в себя: – К-как? Ириш, может, тебе валерьянки накапать?

– Не надо… Не надо валерьянки, – Ирина Константиновна прижала к глазам надушенный шелковый платок. Ее трясло. – А теперь уходи! Уходи, Олежка, я должна остаться одна… Покинь эту квартиру! – добавила она между двумя вывернувшими ее наизнанку всхлипами. – Так надо!

– А деньги? Ты обещала мне деньги…

Плача, она сунула ему четыреста долларов в руку. Олежка на цыпочках вышел из белозерцевской квартиры и бесшумно закрыл за собой дверь.

20 сентября, среда, 9 час. 50 мин.

Минут пять Белозерцев сидел неподвижно в кресле. Тупо уставясь в дорогой серый «панасоник» – телефон с хорошим запасом памяти, регистрирующий разговоры.

В кабинет заглянула Оля, посмотрела вопросительно на Белозерцева, он сделал усталый жест рукой – уйди, мол, не до тебя сейчас. Оля исчезла, как бесшумное привидение – эта комсомолка умела быть колдуньей, и вообще умела делать многие вещи, – за это Белозерцев ее и держал в офисе. Хотя иногда, как все секретарши, действовала невпопад.

Перед глазами у него задергалась вертикальная черная строчка, будто с неба Белозерцеву что-то передавали, какой-то текст – это было нервное, – следом за строчкой у него задергалось веко, правое. Белозерцев прижал веко пальцем, надавил на глазное яблоко, но веко от этого не перестало дергаться и строчка не исчезла.

Так продолжалось до тех пор, пока не зазвонил «панасоник». Белозерцев втянул в себя воздух, задержал во рту ему надо было изгнать из головы звон, мешающий слушать пространство, освободиться от некой непроходящей оторопи и черной дергающейся вертикали. Строчка подчинилась ему: стекла вниз тоненькой живой струйкой, и взгляд у него очистился. Белозерцев вздохнул, протянул к телефону руку. Словно бы со стороны увидел, что рука у него большая, с конопушинами, на которые раньше он не обращал внимания, потная, пальцы дрожат. Он подтянул трубку и произнес спокойно и по-армейски четко:

– Белозерцев!

– Ясно, что не Мао Цзедун! – услышал он насмешливый голос. – А это Климент Ефремович Ворошилов… Ворошилов говорит!

– Неостроумно! Люди с того света не возвращаются.

– Ладно! Зато ты остроумный! – прервал Белозерцева телефонный голос, мигом сделавшийся жестким, резким, низким – Белозерцев невольно подумал, что говоривший наверняка пользуется каким-нибудь усилителем либо аппаратом, искажающим окраску, тембр голоса. Предупредил:

– Я сейчас брошу трубку!

– На что я среагирую немедленно и твоему любимому Костику отрежу одно… нет, сразу два уха. Чтоб любимый папашка не хамил. Уши пришлю по почте, в пакете. А хочешь – с курьером? На блюдечке с орнаментом.

– Кто это «я»?

– Я – это мы, арбуз!

– Костик… К-костик.. – Белозерцев услышал себя, будто со стороны. Голос его надсекся. С большим трудом он откашлялся – горло словно бы сдавили чьи-то цепкие пальцы. – Он… у вас?

– У нас, у кого же еще! Так что соображай, арбуз!

Белозерцев посмотрел на продолговатый экранчик определителя номера – что там высветилось, какие цифры? – экран определителя был пуст: звонили из автомата. Протиснув палец под воротник рубашки, Белозерцев расстегнул пуговицу – было душно. Он все понял. Спросил сдавленным голосом:

– Сколько?

– Чего «сколько»?

– Сколько я должен отдать за Костика? Выкуп какой?

– Молодец, Марчелло Мастроянни! – похвалил Белозерцева телефонный голос, растекся в трубке, растворился в неприятном железном дребезжании. – Котелок у тебя кумекает. Только учти, «деревянными» мы не берем, берем баксами.

– Но «деревянные» несложно превратить в доллары.

– А зачем нам суетиться, заниматься обменом? И вообще зачем светиться?

– Тоже резонно, – согласился с невидимым собеседником Белозерцев, ощутил под левой лопаткой стальной морозец – будто бы его кто-то покалывал кончиком ножа. В голове, словно тень, промелькнула тусклая, совершенно не соответствующая его состоянию мысль о том, что все происходящее смахивает на плохой спектакль, на дурно отрежиссированные и бездарно снятые кадры какого-то ужасного фильма, в котором он играет главную роль и одновременно является зрителем, находится в зале, где почти нет зрителей, и это рождает ощущение вселенского одиночества, сидит в кресле, стиснутый подлокотниками и сочувственно наблюдает за перипетиями, происходящими с главным героем, переживает за него… Это неопасно – наблюдать за чьими-то приключениями со стороны, сопереживать герою. И так холодно, плохо, тоскливо бывает, если все это происходит с тобой. Белозерцев поежился, стараясь освободиться от острия, воткнувшегося ему под лопатку, – мороз не проходил. – Ладно, – сказал он, – буду доставать доллары. Называйте сумму.

– «Пол-лимона», – человек, разговаривающий с Белозерцевым, довольно хмыкнул. – В валюте цвета кислых щей, – добавил он. – Знаешь такой цвет?