Читать книгу "Спасибо Уинн-Дикси - Кейт ДиКамилло"

Папа! — крикнула я.

Мгновение спустя он уже стоял на пороге моей комнаты, удивленно вздернув брови.

— Какое слово ты сказал? Которое говорят вместо слова «печаль»?

— Меланхолия.

— Меланхолия, — повторила я. Мне понравилось сочетание звуков, словно внутри слова таилась музыка.

— А теперь спокойной ночи, — сказал пастор.

— Спокойной ночи.

Я выбралась из кровати и развернула еще один «Ромбик Литтмуса». Я сосала его долго-долго и все думала о том, как меня бросила мама. И на душе у меня была… меланхолия. Потом я думала про Аманду с Карсоном. И от этого тоже была меланхолия. Бедная Аманда. Бедный Карсон. Такой же маленький, как Плюшка-пампушка. Но он больше не будет отмечать день рождения.

Глава девятнадцатая

тром мы с Уинн-Дикси отправились подметать полы к «Питомцам Гертруды», и я захватила с собой «Ромбик Литтмуса» для Отиса.

— А что, сегодня праздник какой-то? — удивился он.

— Нет. Почему вы так решили?

— Ну, ты же принесла мне конфету?

— Просто так. В подарок. А день самый обычный.

— Ну ладно. — Отис снял обертку и сунул конфету в рот. И вдруг по его щекам покатились слезы. — Спасибо.

— Вам понравилось?

Он кивнул.

— Очень вкусная конфета. Но только… как будто снова в тюрьме сидишь.

— Гертруда! — заорала попугаиха и уцепила клювом фантик от «Ромбика Литтмуса». Потом бросила его на пол и снова заверещала: — Гертруда!

— Тебе не положено, — сказала я твердо. — Птицы конфет не едят.

А потом быстро — чтобы не растерять всю решимость — выпалила:

— Отис, а за что вы сидели в тюрьме? Вы убийца?

— Нет, мэм.

— Вы грабитель?

— Нет, мэм. — Отис сосал конфету и смотрел на острые носки своих сапог.

— Ладно, можете не рассказывать… Но просто интересно.

— Я не опасен, — произнес Отис. — Тебе нечего бояться. Я одинокий, но не опасный.

— Понятно, — кивнула я и пошла в чулан за шваброй. А когда вернулась, Отис стоял на том же месте и по-прежнему смотрел в пол.

— Во всем виновата музыка, — сказал он.

— В чем она виновата?

— В том, что я угодил в тюрьму. Из-за музыки.

— И как же это случилось?

— Я все дни напролет играл на гитаре. Иногда играл на улице, и люди бросали мне деньги. Играл-то я не ради денег. Просто музыка становится лучше, если ее кто-то слушает. Но однажды приехала полиция. И мне велели больше не играть. Они объясняли мне, что я нарушаю закон, а я все играл. Ни на минуту не перестал. Ну они и рассвирепели. Хотели наручники на меня надеть. — Он вздохнул. — Мне это не понравилось. С этими наручниками на гитаре уже не поиграешь.

— И что было дальше?

— Я ударил, — прошептал Отис.

— Вы побили полицейских?

— Ударил. Одного. Сбил с ног. И меня посадили в тюрьму. Посадили за решетку и отобрали гитару. А когда в конце концов отпустили, с меня взяли слово, что я больше никогда не буду играть на улице. — Он метнул на меня быстрый взгляд и снова уставился в пол. — Ну, вот я на улице и не играю. Только здесь. Для зверюшек. Гертруда — не попугаиха, а хозяйка магазина — сама предложила мне эту работу, когда прочитала обо мне в газете. Она сказала, что я могу играть здесь сколько душе угодно. Только для зверей.

— Вы и для меня играете. И для Уинн-Дикси. И для Плюшки-пампушки.

— Верно. Но вы же не на улице.

— Спасибо, Отис, — сказала я. — Хорошо, что вы мне все рассказали.

— Да что там… это не секрет.

Тут пришла Плюшка-пампушка, и я тоже дала «Ромбик Литтмуса». Только она сразу выплюнула и сказала, что ей невкусно.

— Такой вкус, будто у меня никогда не будет собачки.

В тот день я подметала медленно-медленно. Мне хотелось подольше побыть с Отисом. Чтобы ему не было одиноко.

Похоже, все люди на белом свете одиноки. Я вспомнила о маме. Я то и дело вспоминаю о ней… как будто залезаю кончиком языка в дырочку от только что вырванного зуба. Раз за разом мои мысли возвращаются к пустоте, которую может заполнить только мама.

Глава двадцатая

огда я рассказала Глории Свалк об Отисе — о том, за что его арестовали, — она начала хохотать, да так, что мне пришлось придерживать ее вставную челюсть, чтоб не выпала ненароком.

Посмеявшись вдоволь, она, наконец, вымолвила:

— Ну и ну… Вот тебе и опасный преступник!

— Он просто очень одинокий. И хочет не сам себе играть, а чтоб его кто-нибудь слушал.

Глория вытерла глаза подолом своего платья.

— Я все понимаю, дорогуша, все понимаю. Просто иногда жизнь до того печальна, что становится смешной.

— А знаете, что я еще узнала? — Мне разом вспомнились все печали, о которых я услышала за последние дни. — Помните, я рассказывала про девочку с кислым лицом? Про Аманду? Так вот, у нее в прошлом году братик утонул. Ему было всего пять лет. Как Плюшке-пампушке Томас.

Глория больше не улыбалась.

— Я слышала об этом, — кивнула она. — Слышала, что в городке утонул мальчик.

— Вот поэтому у Аманды такое лицо. Она горюет по брату.

— Очень возможно, — согласилась Глория.

— Выходит, каждый человек по кому-то горюет или скучает? Как я по маме?

— Хм… — Глория задумалась. Прикрыла глаза. — Мне иногда кажется, что у всего мира щемит сердце, — произнесла она, помолчав.

Я больше не могла думать обо всех этих бедах и горестях. Ведь им уже не поможешь. Поэтому я предложила:

— Хотите еще послушать «Унесенные ветром»?

— Конечно, — встрепенулась Глория. — Я целый день только того и жду. Интересно же узнать, что еще затеяла мисс Скарлетт.