Читать книгу "Царь Иван IV Грозный - Дмитрий Лисейцев"

Репнин и Кашин не были первыми жертвами царской подозрительности. Еще в октябре 1562 г. был насильно пострижен в монахи, а затем умерщвлен один из бывших членов «Избранной рады» боярин князь Дмитрий Иванович Курлятев-Оболенский (которому, надо полагать, припомнили нежелание присягать царевичу Дмитрию в 1553 г.). Около 1563 г. был убит молодой князь Дмитрий Федорович Овчина-Оболенский. На царском пиру он повздорил с новым любимцем Ивана Грозного, Федором Басмановым, открыто обвинив того в противоестественной связи с царем: «Я, как и предки мои, служу государю верой и правдой, а не гнусными делами содомскими». Басманов немедленно пожаловался Ивану Васильевичу, и тот приказал подать князю Оболенскому большую чашу вина, приказав выпить ее «во единый вздох». Когда Оболенский не справился с царским приказом, то упрекнул его: «Так-то ты желаешь добра своему государю!», а затем велел отвести князя в винные погреба и там удушить.

Царские пиры вообще становились событиями весьма опасными. Однажды Иван Грозный на пиру упоил собственных бояр сверх всякой меры, приставив при этом к каждому из них писца, который должен был «стенографировать» все, что будут во хмелю говорить члены Боярской думы. Вероятно, царь желал узнать тайные мысли своих приближенных, ведь «что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». Однако упившиеся бояре ничего, за что их могли бы обвинить в измене, так и не сказали – все записанное писцами оказалось обычной пьяной болтовней: «И как почали прохлажатися и всяким глумлением глумитися: овии стихи пояше, а ови песни воспевати… и всякие срамные слова глаголати». Выслушав наутро записи боярских речей, Иван Грозный «удивился о сем, что такие люди разумные и смиренные от его царского совета такие слова простые глаголят». Затем речи эти были зачитаны и самим боярам, и «они сами удивишася сему чюдеси».

Все меньше вокруг Ивана оставалось людей, которые могли остановить его бесчинства. Не было уже в живых царицы Анастасии Романовны. Вдовцом Иван Грозный оставался недолго: уже через две недели после похорон первой супруги тридцатилетний царь начал поиск новой жены. Первоначально Иван Васильевич остановил свой выбор на сестре польского короля Екатерине Ягеллон. Она была на четыре года старше Ивана, но брачный союз с ней сулил установление союзнических отношений с Польско-Литовским государством, а в дальнейшем – права на польскую и литовскую короны (королю Сигизмунду II Августу уже исполнилось 40 лет, он был женат третий раз, но детей по-прежнему не имел). Однако перспектива видеть одним из основных претендентов на польскую корону «московита» польских и литовских вельмож испугала. Иван Грозный получил отказ, а сама Екатерина Ягеллон была выдана замуж за герцога Юхана Финляндского, младшего брата короля Швеции (этот жених был младше невесты на 11 лет). Отказ в заключении брачного союза и предпочтение шведского принца привели Ивана Грозного в ярость. Осенью 1562 г., выступая в поход на Полоцк, царь приказал везти за своим войском гроб и поклялся, что либо уложит туда Сигизмунда II, либо ляжет сам.

Впрочем, сам Иван Васильевич к этому времени уже не был безутешным вдовцом: в августе 1561 г., после полагавшегося по церковным правилам годового траура, он женился на Кученей, пятнадцатилетней дочери кабардинского князя Темрюка Айдаровича. Царскую невесту крестили, дав ей христианское имя Мария. Молодая супруга Мария Темрюковна подарила царю лишь одного ребенка – родившегося в марте 1563 г. сына, которого нарекли в честь деда Василием. Царевич, однако, прожил лишь два месяца и в мае того же года был похоронен в Архангельском соборе Кремля. Смерть младенца вызвала новую волну подозрений царя Ивана, объектом которых на этот раз стала княгиня Ефросинья Старицкая, мать удельного князя Владимира Андреевича Старицкого. Ефросинья была насильно пострижена в монахини и отправлена жить в основанный ею самой двумя десятилетиями ранее Горицкий монастырь близ Белоозера.

Опричнина

1563 год принес Ивану Грозному еще одну утрату: 31 декабря 1563 г. скончался его воспитатель, митрополит Макарий, имевший на царя большое моральное влияние. Новым митрополитом спустя два месяца, в марте 1564 г., сделали Афанасия, талантливого иконописца, бывшего ранее протопопом Благовещенского собора в Кремле и духовником Ивана IV (сменив на этом поприще Сильвестра). Монахом новый митрополит стал всего за два года до этого. Выбирая главу церкви, царь рассчитывал на то, что приобретает в его лице безропотного сторонника усиления государевой власти.

Опричнина

А как пахли горящие трупы на столбах, вы знаете? А вы видели когда-нибудь голую женщину со вспоротым животом, лежащую в уличной пыли? А вы видели города, в которых люди молчат и кричат только вороны?… Смотрите, смотрите, друзья мои… И цените, и любите, черт вас возьми, свое время, и поклонитесь памяти тех, кто прошел через это!

А. Н. Стругацкий, Б. Н. Стругацкий. Трудно быть богом

Весна 1564 г. принесла Ивану Грозному новое потрясение. До этой поры он боролся с изменой и крамолой, которые в значительной степени могли быть плодом его собственного воспаленного воображения. Теперь же царю пришлось столкнуться с изменой бесспорной: 30 апреля из Дерпта бежал и перешел на сторону польского короля князь Андрей Курбский, которого Иван Грозный считал своим другом. До настоящего времени среди историков не прекращаются споры о том, как следует трактовать этот поступок князя. Одни оправдывают бегство царского воеводы, называя его едва ли не первым в истории России политическим эмигрантом и борцом с произволом царской власти. Другие, напротив, пишут портрет Курбского самыми темными красками, изображая его предателем и изменником отчизны. Что же побудило князя Курбского к бегству? Обычно пишут, что он боялся расправы за свою военную неудачу под Невелем. Однако с того момента прошло более полутора лет, а царь не демонстрировал Курбскому никаких признаков немилости. Князь участвовал в победоносном полоцком походе и оставался воеводой одной из важнейших ливонских крепостей – Дерпта. Однако события в Москве не могли пройти для него незамеченными, и бояться за свою участь Андрей Курбский мог вполне оправданно. Но, спасаясь бегством, он оставил в руках Ивана Грозного собственную мать, жену и сына, которые были брошены в темницу и там уморены. При этом, покидая Дерпт, Курбский не забыл прихватить с собой городскую казну. Оказавшись при дворе короля Сигизмунда II Августа, знатный беглец выдал своему новому государю всех доброхотов Ивана Грозного (иначе говоря, уничтожил российскую разведсеть в Польско-Литовском государстве). Обласканный королем, он уже в ноябре 1564 г. сражался под Полоцком в составе литовских войск против собственного отечества, а позднее разорял русские церкви и монастыри в окрестностях Великих Лук. И если само бегство, вызванное страхом за свою жизнь, еще можно было бы оправдывать, то участие князя Курбского в войне против Московского государства иначе как изменой назвать нельзя.

Находясь в безопасности, в Литве, князь Курбский принялся писать «Историю о великом князе Московском», которая, при всей своей тенденциозности, теперь является одним из ценных источников по истории царствования Ивана Грозного. Одновременно, желая оправдать свой поступок, Андрей Курбский написал Ивану Грозному послание, в котором упрекал царя в творимых им зверствах. Свое послание он начал с оскорбительного обращения к Ивану: «Царю, Богом препрославленному и среди православных всех светлее являвшемуся, ныне же за грехи наши ставшему супротивным… совесть имеющему прокаженную, какой не встретишь и у народов безбожных». За этим последовали упреки в расправах над верными слугами: «Зачем, царь, сильных во Израиле истребил, и воевод, дарованных тебе Богом для борьбы с врагами, различным казням предал, и святую кровь их победоносную в церквах Божьих пролил, и кровью мученическою обагрил церковные пороги, и на доброхотов твоих, душу свою за тебя положивших, неслыханные от начала мира муки, и смерти, и притеснения измыслил, обвиняя невинных православных в изменах, и чародействе, и в ином непотребстве и с усердием тщась свет во тьму обратить и сладкое назвать горьким?». Закончил свою грамоту князь Курбский обещанием стать, вместе с прочими жертвами жестокости Ивана Грозного, обличителем царских преступлений: «Не думай, царь, и не помышляй в заблуждении своем, что мы уже погибли и истреблены тобою без вины, и заточены, и изгнаны несправедливо, и не радуйся этому, гордясь словно суетной победой: казненные тобой, у престола Господня стоя, взывают об отмщении тебе, заточенные же и несправедливо изгнанные тобой из страны взываем день и ночь к Богу, обличая тебя… А письмишко это, слезами омоченное, во гроб с собою прикажу положить, перед тем как идти с тобой на суд Бога моего Иисуса».