Читать книгу "Дороже жизни - Наталия Вронская"

Плещеева вынесли без чувств из пыточной камеры.

И караульных послали в дом Обресковых, за Натальей Петровной…

11

Когда солдаты пришли за Наташей, в доме поднялся страшный переполох, Аграфена Ильинична не вынесла, сомлела, и дворня носилась вокруг нее. Петра Николаевича дома не было, объяснить и защитить женщин некому было.

Наташа держала себя в руках: только яркий румянец, а затем сменившая его бледность выдавали ее состояние. Ей позволили только накинуть верхнее платье и не медля увезли из дому.

В карете она, все-таки не выдержав, потеряла сознание и очнулась уже на соломенной подстилке в камере.

Тут у нее была возможность поразмыслить обо всем произошедшем. Холод и сырость пробирали ее до костей, она стала дрожать и услышала, как ее собственные зубы стали выбивать дробь. Она поднялась с пола и пересела на низенькую лавку, стоявшую у стены.

И вот только туг Наташа испугалась по-настоящему, хотя она только предполагала причину своего заключения, но пока не могла быть ни в чем уверенной.

Через некоторое время, которое показалось ей вечностью, дверь отворилась, и в ее камеру взошел караульный, неся с собою низкий табурет. В Наташе проснулась робкая надежда, что сейчас все объяснится и, быть может, это страшное происшествие рассеется как дым.

Караульный меж тем вышел, и вошел мужчина в богатом камзоле и парике, со странно дергавшимся лицом. Он уселся на табурет и пристально взглянул на девушку.

— Догадываетесь ли вы, сударыня, о месте вашего пребывания? — медленно проговорил он.

— Нет, — только и имела силы ответить Наташа.

— Тайная канцелярия… А я — граф Шувалов…

Наташа вспомнила, что говорили при дворе об этом человеке, не знавшем ни к кому жалости, и теперь просто умирала от страха, вглядываясь в странное лицо Шувалова.

— Зачем я здесь? — пробормотала девушка.

Шувалов усмехнулся.

— Ты, что ли, подговаривала Плещеева занять трон? — неожиданно спросил он.

— Я? Трон? Это неправда…

— А он говорил, что ты… Что будто ты — царская племянница и хотела занять принадлежащее тебе якобы по праву место… Это было?

— Нет, нет… Я не говорила этого…

— Значит, все неправда… Плещеев говорил, что есть у тебя некие доказательства твоей причастности к царскому роду.

Наташа замерла. Вот о чем ее предупреждали и мать, и Нарышкины. Вот теперь она поплатится за все: за глупость свою, за доверчивость. Но как мог Александр все это рассказать? Он же клялся сохранить все в тайне.

— Такие вещи, — внезапно произнес Шувалов, — держатся в тайне. Любовник твой в хмельной компании хвастал, что роднится с царской фамилией. А тут, под пытками, доложил то, о чем умолчал ранее…

— Под пытками…

Строки из письма матери так страшно материализовались и вступили в жизнь, как пророчества. Теперь и ее ждала страшная участь.

— Да, под пытками люди становятся ох как разговорчивы… Но ты не бойся, пока я пришел только поговорить с тобой. В комнате твоей произведен был обыск и найдены некие бумаги, которые говорят…

Шувалов вгляделся в бледное лицо собеседницы.

— …Которые говорят о твоем происхождении. Если это ложь, то за такую ложь положено отвечать… Ежели правда, то и за это придется ответить. Сложное дело, — прибавил он. — Решать его будут те, до кого оно напрямую касается.

Граф поднялся.

— Пока ты, сударыня, будешь находиться здесь, а дело твое будет разбираться… Да, разбираться… И не мною…

Он отвернулся, не дожидаясь никакого ответа, и медленно вышел из камеры. Караульный зашел и вынес табурет.

Наташа медленно сползла на пол и заплакала.

12

Петр Николаевич, вернувшись домой, застал домочадцев в ужасном состоянии. Аграфена Ильинична уже опамятовалась и теперь дала волю неудержимым слезам. Дворня, женская ее часть, рыдала, как и хозяйка, мужская половина была совершенно обескуражена такой женской слабостью и также пребывала в ничегонеделанье.

Петр Николаевич с трудом добился от жены объяснений, но ничего не понял. Он уяснил только, что дочь его увезли двое солдат и офицер, что увезли ее в Тайную канцелярию (при этих словах Аграфена Ильинична страшно побледнела и чуть было вновь не лишилась чувств) и что теперь совершенно неизвестно, что с нею будет.

Обресков оставил жену, ушел в свой кабинет и там, в тишине, крепко задумался. Ситуация была странной и опасной. Чем такое происшествие могло грозить Наташе, а следом и всей семье было ясно, как Божий день. И это повергало его в страшное смятение. С другой стороны, при дворе уже бывало такое, когда какую-либо из дам или девиц забирали в Тайную канцелярию, но происходило эта только из-за их длинного языка и короткого ума, и оканчивалось обычно хорошим внушением от Шувалова, но не наносило вреда ни здоровью, ни семейству оной дамы или девицы.

О Наташе что-то подобное трудно было подумать: она мало бывала при дворе, а когда бывала, вызывала неизменно милость императрицы. Так что же могло произойти? И как это выяснить, к кому обратиться, чтобы не причинить еще большего вреда ни дочери, ни себе?

В дверь постучали.

— Кто там? — Обресков был раздражен неожиданной помехой его мыслям.

— Барин, там господин Нарышкин пожаловали, Василий Федорович, — доложил слуга.

— Да что еще? Что ему нужно?

— Петр Николаевич, простите за своевольство…

Оказывается, Нарышкин уже поднялся и стоял в дверях его кабинета.

Обресков нахмурился: такое самовольство было большой дерзостью.

— Я слышал от прислуги, что произошло, — начал молодой человек.

Петр Николаевич отвернулся к окну и резко спросил:

— А вам-то что до этого за дело?

— Я… Я люблю Наталью Петровну. И ее положение… Вы не можете не понимать, как оно волнует меня!

— Любите… Что теперь можно сделать? Чем может помочь ваша любовь? — Обресков был совершенно подавлен.

— Вы знаете, я в дружбе с Иваном Шуваловым, а он ныне в фаворе…

— Да, и что?

— Я могу через него все узнать…

Обресков повернулся к гостю.

— Дельная мысль, Василий Федорович. А вы не боитесь навлечь, на себя гнев Ее Императорского Величества?

— Нет, не боюсь, — спокойно ответил Нарышкин.

Петр Николаевич посмотрел на него и, помедлив, сказал:

— Я был бы вам очень благодарен, ежели б вы узнали о том, что произошло с Наташей… И что теперь будет со всей нашей семьей. Я не знаю, что могло случиться… Не знаю…