Читать книгу "Сладкие объятия - Розамунда Пилчер"

— До свиданья, Томеу, и спасибо.

— Adios[13], сеньорита.

Он ушел, и Селина осталась одна. Она прошла на террасу и сказала себе, что ждет своего отца, но она все еще не могла в это поверить. Она гадала, сможет ли он сам, без подсказки, узнать, кто она. А если нет, то как ему об этом сказать.

Было очень жарко. Солнце палило даже под навесом, и она не могла припомнить такой жары. Ее нейлоновые чулки, кожаные туфли и шерстяное платье вдруг сразу стали невыносимы. Они больше не казались удобными, а, наоборот, прямо до безумия не подходили.

Но бабушка терпеть не могла голые ноги, даже с летним платьем, а перчатки она считала главным элементом одежды. Настоящая леди узнается по перчаткам. А как неряшливо выглядит девушка без шляпы.

Но бабушка умерла. Любимая, оплакиваемая, но, несомненно, умершая. Голос смолк, категорические высказывания никогда больше не будут произнесены, и Селина была сама по себе, она могла делать, что хочет, в доме своего отца, далеко от Квинз-Гейт. Она вошла в дом, сняла чулки и туфли, а потом, чувствуя прохладу и восхитительную свободу, отправилась на поиски еды. В холодильнике было масло, и она намазала кусок хлеба, взяла помидор и бутылку холодной содовой воды. Она устроила пикник на террасе, усевшись на стене и наблюдая за лодками в бухте. После еды ее стало клонить в сон, но ей не хотелось, чтобы ее застали спящей. Ей придется сесть на что-нибудь жесткое и неудобное, чтобы бодрствовать.

В конце концов она вскарабкалась на лестницу, ведущую на галерею, и устроилась на верхней ступени, что было достаточно неудобно. Спустя некоторое время огромная белая кошка ушла с солнца и взобралась на колени к Селине, издавая несмолкаемое мяуканье и цепляясь когтями.

Стрелки ее часов медленно двигались по кругу.

Глава 5

Фрэнсис Донген спросила:

— Не понимаю, почему ты должен ехать.

— Я тебе сказал: мне нужно покормить Перл.

— Перл может сама себя прокормить. Вокруг твоего дома полно дохлой рыбы, хватит на целую армию кошек. Останься еще на одну ночь, дорогой.

— Ну, не только из-за Перл, «Эклипс» тоже…

— Но она уже отстояла на якоре один шторм…

— Я не знаю, как она отстояла, а плохая погода возвращается…

— Ну хорошо, — сказала Фрэнсис и потянулась за новой сигаретой. — Если ты так думаешь, то тебе лучше ехать.

Давным-давно, когда маленькой девочкой она жила в Цинциннати, в штате Огайо, мать говорила ей, что лучший способ удержать мужчину — дать ему по крайней мере ощущение свободы. Не то чтобы она уже достигла стадии, когда требовалось удержать Джорджа Дайера, потому что она его пока и не заполучила, но она считала себя опытным игроком в увлекательной игре в кошки-мышки и была готова подождать.

Она сидела на небольшой террасе своего дома в верхней части старого городка Сан-Антонио. Лишь несколько сот ярдов отделяло ее от собора наверху, а внизу лежали кривые улочки с булыжной мостовой, высокие узкие дома и бесконечные веревки с бельем, бьющимся о стену старой крепости. За стеной простирался новый город, его широкие улицы и обсаженные деревьями площади вели к гавани, забитой шхунами и белыми яхтами с высокими мачтами, там же стоял и пароход, только что прибывший из Барселоны, откуда он приходил раз в неделю.

Два года она жила в этом восхитительном местечке, с тех самых пор, как приехала с несколькими богатыми американскими друзьями на их яхте, совершавшей круиз. Проведя шесть недель в их компании, Фрэнсис смертельно от них устала, и когда они все сошли на берег, чтобы устроить вечеринку, Фрэнсис так и не вернулась обратно. После трехдневного кутежа она проснулась со страшным похмельем и на странной кровати, а также с сознанием того, что яхта и ее обитатели уплыли без нее.

Это нисколько не обеспокоило Фрэнсис. Она уже завела массу новых друзей, была богата, дважды побывала замужем, ее ничто не удерживало. Сан-Антонио как нельзя больше подходил для нее. Город был заполнен художниками, эмигрантами, писателями и битниками, и Фрэнсис, которая некогда прожила несколько месяцев с художником-неудачником в Гринвич-Виллидж, почувствовала себя совсем как дома. Довольно быстро она нашла этот дом и, когда первые хлопоты по обустройству закончились, стала обдумывать, чем бы заполнить время. Она решила устроить картинную галерею. В городе, где постоянно живут художники и куда приезжает масса туристов, картинная галерея несомненно являлась выгодным вложением денег. Она купила пустующий рыбный рынок в гавани, переделала его и занялась бизнесом с сообразительностью, унаследованной не только от своего отца, но и от двух бывших мужей.

Ей не было еще и сорока, но весь ее облик говорил о прожитых годах. Высокая, очень худая, загорелая, как мальчишка, со светлыми волосами в безыскусных локонах, она ходила в одежде, которую обычно носят подростки, но которая тем не менее ей шла. Обтягивающие брюки, мужские рубашки и бикини размером с пару связанных вместе носовых платков. Она непрерывно курила и понимала, что слишком много пьет, но почти все время, а особенно в данное утро, жизнь была просто прекрасна, чего она всегда и ожидала.

Вечеринка в честь первой выставки Олафа Свенсена особенно удалась. Даже по меркам Сан-Антонио Олаф был самым грязным молодым человеком, которого кто-либо когда-либо видел, с жиденькой бороденкой, а на ногти на ногах просто нельзя смотреть, но его скульптура в стиле поп-арт несомненно могла ошеломить, а Фрэнсис получала определенное удовольствие, шокируя публику. Конечно же Джордж Дайер был в числе приглашенных на вечеринку — после опубликования его книги он стал чем-то вроде знаменитости, — хотя это вовсе не означало, что он придет, и Фрэнсис воспрянула духом от удовольствия, когда увидела, как он вошел в дверь и начал пробираться к ней через прокуренную комнату. Он сказал ей, что приехал в Сан-Антонио, чтобы купить запчасть к лодке, а услышав его высказывания о работе Олафа, она поняла, что он пришел на вечеринку только для того, чтобы выпить на дармовщину, но какое это имело значение, раз он здесь, и, больше того, когда вечеринка закончилась, он остался с Фрэнсис. Прошел почти уже год, как они познакомились. Прошлой весной она отправилась в Кала-Фуэрте взглянуть на работу молодого французского художника, жившего там. Как и следовало ожидать, она очутилась в баре Рудольфо, где угостила художника мартини, но когда вошел Джордж Дайер, она бросила француза, который заснул, положив голову на стол, и завязала с Джорджем разговор, который закончился обедом вдвоем, а в шесть часов вечера, когда они все еще пили кофе, настало время опять выпить коньяку.

Он обычно приезжал в Сан-Антонио раз в неделю, чтобы забрать почту из яхт-клуба, сходить в банк, пополнить запасы для лодки, и в таких случаях почти всегда разыскивал Фрэнсис, и они вместе ужинали или отправлялись на вечеринки, которые уже были в полном разгаре в одном из прибрежных баров. Он ее чрезвычайно привлекал — гораздо больше, чем она его, и она это знала, но это только делало его более желанным. Она также ревновала к другим его интересам, ко всему, что отвлекало его от нее. Его сочинительство, его яхта, но больше всего его замкнутое существование в Кала-Фуэрте. Ей бы хотелось, чтобы он нуждался в ней, но казалось, ему ничего не нужно. Ее деньги не впечатляли его, но он восхищался ее грубым и очень мужским чувством юмора. Наблюдая за ним сейчас, она с удовлетворением думала, что он первый настоящий мужчина, которого она встретила за многие годы.