Читать книгу "Арабская принцесса - Таня Валько"

– Перестань уже!

Дорота вытирает ее мокрое от слез лицо, когда в комнату неуверенно заглядывает кормилица со служанкой Ноной.

– Расставляйте, расставляйте все! – показывает она рукой. – Fisa, fisa[12]! Гости сейчас придут!

– Прекрати расклеиваться, – строго говорит она дочери, надевая на нее остальные украшения. – Ведь ты крепкий орешек, тверже, чем я. Это был хороший выход, единственный! Она сжимает ей руку и в подкрепление своих слов кивает головой.

– Нужно было ехать в Польшу, – Марыся старается справиться с отчаяньем. – Сейчас, если дело выяснится, меня ждет неизбежная смерть, а маленькую Надю в лучшем случае сиротский приют.

– Выкинь из головы эти глупости! Что ты рассказываешь?! Успокойся! Марш в ванную и вернись сюда, как новая! – она притворяется суровой, но вся внутри дрожит, потому что слова дочери глубоко ранят ее сердце.

«Может, действительно, нужно было ее вывезти? – думает она в панике. Если возьмут пробы ДНК, то Марысе хоть ложись и плачь. В этой стране за измену мужу – смертная казнь, и никакой кассации. Господи Боже мой! Хуже нельзя было набедокурить!»

– Летом поедете с нами в отпуск в Польшу.

Дорота просовывает голову в ванную и видит, как расстроенная дочь старается накрасить глаза кохлем[13].

– Может, Хамиду понравится, а при его капиталах еще сделает неплохой бизнес.

– Думаешь? – недоверчиво спрашивает Марыся.

– Уверена! А если там что-то выплывет, то в нормальных странах существуют современные суды и разводы, и не умерщвляют неверных жен. Тем более не отрубают головы. – Она шутливо улыбается, стараясь развеселить дочь.

– Посмотрим. Я сама себе уготовила такую судьбу.

Марыся громко высморкалась в клочок туалетной бумаги.

– Но хуже всего то, что я его люблю и мне больно от моей измены так, если бы я изменила самой себе. Не знаю, почему так поступила. Просто не знаю! – она снова готова заплакать.

– Salam alejkum, есть здесь кто-нибудь?! – слышат они голос первой женщины, а следом вплывает в спальню с десяток других. Все тискают Марысю, восхищаются ее красотой, фигурой и, конечно же, украшениями.

– Хамид, наверное, просто с ума сошел! – выкрикивает одна.

– Эти цацки должны стоить с полмиллиона! – подключается другая.

– Долларов, конечно же! – комментирует следующая, цокая с неодобрением языком.

– А где малышка? Не слышу плача! – тетка Хамида, Лейла, первой вспоминает, зачем сюда пришла.

– В колыбели, мои хорошие.

Марыся с улыбкой показывает на красивую кроватку на колесиках с розовым тюлевым балдахином.

– Спит себе спокойно.

– Ой, какая она красивая! Но какие у нее волосы?! – кричит какая-то из женщин с ужасом.

– Как огонь! А глаза светлые? Голубые?! Арабский ли это ребенок? Нашего Хамида? – удивляется другая родственница.

– Мои дорогие!

Марыся даже вспотела, слыша эти слова, она не в состоянии пробиться через женщин, толкущихся над ее доченькой.

– Успокойся, – оттягивает ее Дорота.

– Терпение Нади через минуту закончится, и ее крик отгонит этих глупых баб, – улыбается она ехидно. – Пусть тебя не беспокоит их болтовня. Будучи на экскурсии в Сирии или Египте, не раз и не два я видела рыжих и к тому же веснушчатых арабов. Гены любят перестановку и путаются, а у нашей малютки просто обычный рецессив.

– Бабья гора! – от счастья она поднимает руки вверх, как приветствие.

Марысю расслабляют и немного успокаивают слова матери и ее детское поведение.

– Извините. Мои гены тоже кое-что сделали. У доченьки от меня вьющиеся густые волосы, смуглая кожа, длинные черные ресницы, чувственные губы и орлиный носик, который нужно будет когда-то выравнивать, – она озорно хохочет.

– Ну, ты права. Как-то он у нее великоват.

Надя вначале тихонько попискивает, а через минуту уже начинает выть, как сирена. Всполошенные женщины отодвигаются, а индуска-кормилица подскакивает к ребенку и берет его на руки.

– Садитесь, дамы, и угощайтесь, – хозяйки манерно улыбаются. – Нона, принеси еще стульев.

Большая спальня набита женщинами из семьи Хамида, которые все прибывают. Приносят для малышки символические подарки из разноцветного золота. Некоторые с драгоценными камнями. Это хут, или рыбка, – на счастье и благополучие, айн, или око, оберегающее от дурного взгляда, хамса – рука Фатимы, показывающая правильную и прямую дорогу в жизни, gren – рог изобилия, пророчащий благосостояние, мусхаф, иначе называемый aja kur’anijja, – табличка с фрагментом суры из Корана.

– Надю, в высшей степени обеспеченную, наверняка ждет светлое будущее, – иронично комментирует Дорота.

– А подвески с крестиком и Матерью Божьей, окей? – язвит Марыся, на что мать только смешно поджимает губы, но уже не делает никаких замечаний.

Гостьи взбудораженные так, словно это они родили ребенка, кроме золотых мелочей засовывают под матрасик в колыбели новорожденной перевязанные конверты с местной и американской наличностью. Поминутно кто-нибудь из них подходит к успокоившейся уже крошке, наклоняется и шепчет что-то на ушко.

– Что они ей говорят? – беспокоится Дорота. – Произносят какие-то заклятия?

– Послушай, – Марыся спокойно улыбается, потому что досконально знает обычаи.

– La illaha illa-llah, wa Muhammad rasulu-llah[14], – доносится наконец до ушей Дороты.

– Они ее как бы крестят? – заинтересованно спрашивает полька.

– Можно и так сказать.

– А почему, черт возьми, каждая вторая на нее плюет? – возмущается бабушка.

– Так они отгоняют злых духов и берегут от сглаза.

Дочь посмеивается, объясняя, конечно, по-польски.

– Это осталось с языческих времен. Еще один старинный обычай, связанный с рождением девочки. Поддерживается здесь, в Саудовской Аравии, а также в Ливии и Йемене. Эта старая женщина – ворожка.

Молодая мама осторожно указывает подбородком на старушку, которая буквально обвита длинной полосой ткани. Тату у нее не только на ладонях и стопах, а также на лице.