Читать книгу "Здесь и сейчас - Гийом Мюссо"

— Заметано на субботу, — согласился Дэни, протягивая мне ключи. — Живешь все там же?

Через пять минут я с широкой улыбкой выезжал из гаража за рулем машины «Скорой помощи».

Я поехал через Дорчестер, намереваясь гнать потом до Нью-Йорка. Дорчестер — большой квартал с особым лицом: на километры тянутся дома из красного песчаника и заборы промзон, разрисованные граффити. Именно такой Бостон я и люблю: «плавильный тигель наций», баскетбольные площадки за решетчатыми оградами, маленькие колоритные магазинчики.

На красный свет я остановился, включил радио и сразу поймал песню «R.E.M.», которую ни разу не слышал, и тут же принялся насвистывать рефрен. Конечно, дело еще предстояло сделать, но план уже сложился. На волнах радио уже поплыла новая песня, а красный свет все еще горел. В нетерпении я огляделся по сторонам. Слева — указатель, и на нем вспыхивают, словно бы подмигивая, три большие буквы Z. Дорога, что ведет на кладбище Форест-Хиллс, я его знаю, там похоронена мама и бабушка с отцовской стороны.

Загорелся зеленый, но я не тронулся с места, хотя сзади мне уже сигналили.

«Примите мои соболезнования».

До меня только сейчас дошло, и я окаменел. Слова банкира относились не к маме.

К отцу.

8

Кладбище занимало больше ста гектаров и походило скорее на английский парк, чем на место захоронений. Я пристроил машину на стоянке и двинулся по одной из дорожек, что вилась среди холмиков, мраморных фонтанов, часовен и воздушных изящных статуй.

Я был здесь серым дождливым летним днем 1984 года, когда хоронили маму, с тех пор тут многое изменилось. Но когда стал спускаться по противоположной стороне холма, узнал озеро и причудливую скалу над ним, придававшую общей картине что-то готическое.

Пошел по дорожке, обложенной камнями. Было около шести. Закатное солнце заливало все теплым ярким светом. Редкие посетители, пришедшие посидеть в одиночестве, не торопились уходить, наслаждаясь хорошей погодой и легким ветерком, покачивающим цветы и зеленые ветки кустов.

Я брел в тени столетних деревьев, поглядывая на могильные плиты и холмики. Чувствовал, что и мной завладевает ленивая истома, и вдруг увидел могилу отца. Надпись на камне гласила:

ФРЭНК КАСТЕЛЛО

2 января 1942

6 сентября 1993

Я был, как вы.

Вы будете, как я.

Отец умер на прошлой неделе. Значит, похоронили его только что, три или четыре дня назад.

Мне стало тоскливо. Я сожалел не об отце, а скорее о том, что между нами было так мало хорошего. Я пытался припомнить что-то утешительное, но не мог, и от этого мне становилось еще паршивее. Я до последнего ждал от него любви, привязанности. Вспомнил, как он в последний раз приехал ко мне утром в ту самую знаменитую субботу с предложением поехать на рыбалку, провести приятный для нас денек… Приехал, зная, что сыграет на моих чувствах, довезет до маяка, заманит в ловушку. И я был таким дураком, что повелся.

В последний раз мы с ним говорили год назад. По телефону. Что он мне сказал на прощание? «Ты достал меня, Артур!»

Ты меня достал!

Итог наших отношений.

И все же я вытер слезу со щеки, а в голове у меня возник вопрос: у меня-то самого будут когда-нибудь дети? Учитывая мое теперешнее положение, вопрос оставался открытым, но я все же попытался представить себя за руку с мальчуганом. Мы играем с ним в футбол. Я захожу за ним в школу. Но ясного представления не получалось. Все виделось как-то туманно, неотчетливо. А чего удивляться? В голове у меня полно мрачных мыслей. А в сердце пока так мало любви.

Я подошел к мраморной плите и еще раз, невольно улыбаясь, прочитал эпитафию.

Нет, Фрэнк, я надеюсь, что никогда не буду таким, как ты. Посмотри, в какую историю ты меня втянул.

И тут мне показалось, что ветер донес до меня его смех и голос: «Я же говорил тебе, Артур. Никому нельзя доверять, даже отцу».

Самое печальное, что он не врал. Он предупреждал меня, но я решил, что я умнее всех и открыл эту проклятущую дверь. Меня душил гнев, и я сказал в пустоту:

— Я всегда справлялся без тебя, Фрэнк. И на этот раз тоже справлюсь.

Я расставил руки, подставил лицо солнечным лучам и бросил отцу последний вызов:

— Видишь? Ты мертв, а я жив! Ты больше ничего не можешь мне сделать!

Но, как всегда, последнее слово осталось за ним:

«Ты уверен, Артур?»

9

23.58

Я добрался до Нью-Йорка к полуночи. По дороге остановился и купил в магазине «Гэп» на Бойлстон-стрит одежду по размеру: брюки чинос, белую рубашку и куртку. Не из внезапного приступа кокетства, мне просто нужно было выглядеть презентабельно, чтобы осуществить задуманное.

Я пристроил «мою» санитарку в закоулке Ист-Виллидж, между 3-й улицей и 2-й авеню, и до Сент-Марксплейс отправился пешком.

В такой поздний час это не самое спокойное место на Манхэттене. Воздух наэлектризован нездоровыми вибрациями. Под ногами чего только не валяется. В обветшалых домах явно живут сквоттеры. На лесенках браунстоунов неподвижно лежат люди с закрытыми глазами.

Вокруг деревьев, что растут вдоль улицы, валяются шприцы и презервативы. На дверях ателье тату и у входа на дискотеки похабные граффити. И наркотики, всюду наркотики. Дилеры, не скрываясь, бродят по кварталу, продают на глазах у всех крэк, героин, колеса. А уж обитатели! Панки, хиппи, джанки — старые старички, одна нога в могиле — трусят, совершая прогулку перед сном или отправляясь посидеть в ближайший клуб. В Нью-Йорке в таких кварталах, чаще чем где-либо еще, можно напороться на что угодно.

Плохое, разумеется.

00.16

На углу Сент-Маркс-плейс и авеню А я остановился перед клубом «Франтик». Здесь я надеялся отыскать Элизабет Эймс. Вошел.

Жара как в парилке, народу — не протолкнуться. Дуэт бас-гитаристов терзал песню Вана Моррисона. Алкоголь тек рекой. На танцплощадке танцевали впритирочку, задевая друг друга потными волосами. Но главный спектакль — в баре, где официантки в джинсовых мини-шортах и кепках на голове жонглировали бутылками, раззадоривая клиентов на выпивку. По очереди они вспрыгивали на стойку и отплясывали что-то весьма смелое, так что я понял: третий номер бюстгальтера тут важнее умения приготовить «Маргариту» или «Дайкири».

Я протолкался к стойке и заказал себе «Джек Дэниелс» у рыжей пухлявочки с цветными татуировками до выемки на груди. Она была постарше и поплотнее остальных официанток. Взглянув на ее прическу, я вспомнил картину Тулуз-Лотрека «Ла Гулю с подругами входит в Мулен-Руж».

— Добрый вечер, вы не знаете, Элизабет сегодня здесь?