Читать книгу "Мы с истекшим сроком годности - Стейси Крамер"

Фелис подвозит меня к стеклянной двери кабинета, на которой висит золотая табличка «Доктор Э. Хэйз».

Я вхожу в кабинет, и в глаза мне сразу бросается огромное панорамное окно, из-за которого помещение такое светлое и приятное. Стены, выкрашенные в нежно-зеленый цвет, украшены разнообразными картинами неизвестных мне художников. В центре кабинета стоит стеклянный столик, по обеим сторонам которого находятся два диванчика, на одном из них сидит мой доктор. Я узнаю его, это тот самый мужчина, что вел час приветствия.

– Вирджиния Абрамс? Проходи.

Я подъезжаю к диванчику, пересаживаюсь.

– Меня зовут Эдриан Хэйз. Сегодня утром мы не смогли толком познакомиться.

Темные, почти черные волосы, легкая щетина, прищуренные карие глаза. На вид ему около тридцати.

– Что случилось с твоей рукой? – спрашивает он, хотя сам явно уже знает ответ.

– Порезалась случайно, когда пыталась покончить с собой.

– Чувство юмора есть, значит, не все так плохо, как описано в твоей истории болезни. Ты любишь, когда тебя называют Джиной?

– Да.

– Хорошо. Итак, Джина, расскажи мне, что ты чувствовала, когда взяла в руки лезвие.

Он не сводит с меня глаз, пристально смотрит, словно пытается заглянуть мне в душу.

– Ничего, – вру я.

Я не из тех людей, которые открыто могут говорить о том, что происходит у них на душе. Я буду тихо страдать, переживать, добивать себя мыслями, но ни с кем не поделюсь своей болью.

– А что ты чувствовала, когда очнулась после аварии?

– …Ничего.

– «Ничего». Когда человек говорит, что ничего не чувствует, это значит, что он чувствует гораздо больше, чем можно себе представить.

В данный момент я чувствую, как доктор Хэйз пытается пробиться сквозь кирпичную стену моей души.

– Джина, закрой глаза, слушай мой голос и давай краткие ответы.

Я подчиняюсь его команде.

– Во что ты была одета в день аварии?

– В черное платье. У меня был выпускной.

– Так. Ты окончила школу с отличием?

– Да.

– Куда собиралась поступать?

– В Йель.

– Высокая планка. Ты была уверена в своих силах?

– …Почти.

– Ты всегда подчиняешься своим родителям?

Этот вопрос застал меня врасплох. Он затронул ту проблему, с которой я борюсь с самого детства.

– …Да.

– Что было после выпускного?

– Я, моя подруга и мой парень поехали к друзьям на вечеринку.

– Как зовут твоего парня?

– Скотт. Мы с ним расстались.

– Почему вы расстались?

– Потому что… – Его лицо. Я вижу лицо Скотта в тот момент, когда я застала его с той блондинкой. Его взгляд, в котором царит страх. А затем слышу его голос. Сердцебиение вмиг учащается, я нахожусь на грани. Угаснувшая боль вновь накрыла меня волной. Старые раны снова начали напоминать о себе. Он зашел слишком далеко. Слишком. Я открываю глаза, и их быстро заволакивает прозрачной пеленой из слез.

– Я не могу. Извините.

– Думаю, на сегодня наш сеанс закончен. Спасибо.

В столовой играет приятная музыка. Мягкий желтый свет, идущий от многочисленных люстр, делает атмосферу по-домашнему уютной. На мгновение задумываюсь о своей семье. Наверняка сейчас тоже ужинают. Лишь стук стаканов и звук соприкосновения приборов с посудой разбавляют тишину в доме. Даже Нина молчит, понимая, что обстановка накалена до максимума. Хотя, может быть, дело обстоит по-другому. Мама, папа и Нина спокойно проводят вечер, папа, как всегда, рассказывает про своих пациентов, мама внимательно слушает папу и Нину, которая вопит о предстоящих экзаменах в балетной школе. И никто не омрачает им вечер своим присутствием.

На моем подносе уместились стакан морса, булочки, тарелка с тушеными овощами и пюре. К вечеру мой аппетит разыгрался.

– Ну, как прошел первый день? – спрашивает Андреа.

– Нормально. Если не считать поход к психотерапевту. Я не думала, что это будет так сложно.

– А кто у тебя?

– Эдриан Хэйз.

– Тебе нереально повезло.

– Да уж.

– Нет, я серьезно. Эдриан хороший врач, да и сам по себе он ничего такой.

– Что-то я не обратила внимания.

Андреа уплетает порцию пюре из шпината.

– Как ты можешь есть эту гадость?

– Знаешь, за пять лет можно привыкнуть к этому зеленому поносу.

Мы смеемся. В этот момент к нашему столику подъезжают Том и Брис.

– Приятного аппетита. Встречаемся в парке после ужина, – говорит Томас, затем они с Брисом занимают свободный соседний столик.

– В парке? Зачем?

– Мы каждый вечер проводим в парке. Там пусто, никого нет, очень круто. Только Роуз об этом не знает, так что мы, можно сказать, нарушаем одно из первых правил центра.

Я вспоминаю о договоре между мной и Роуз. Никаких нарушений, полное спокойствие и подчинение всем правилам все три месяца. Надеюсь, что она не узнает. В конце концов, я должна наладить контакт с кем-то, чтобы окончательно не замкнуться в себе и не погрязнуть в своей депрессии.

В парке действительно здорово. Ни единой души, лишь слышен шелест листьев, которые тревожит тихий сонный ветер. Небо усыпано звездами. Они игриво поблескивают, так и хочется встать на ноги и дотянуться до них. В воздухе повис сладкий аромат спящих цветов.

Я не знаю, о чем обычно разговаривают в этом центре, поэтому начала с самого банального и сверхглупого вопроса.

– Как вы оказались в инвалидном кресле? – спрашиваю я.

С удивительной легкостью первой решается ответить Андреа.

– У меня оссифицирующая фибродисплазия. Это когда твои мышцы постепенно превращаются в кости. Гадость редкостная. Особенно когда тебя с детства мотают по разным клиникам и врачам, даря пустые надежды на исцеление.

Моя челюсть отвисла после услышанного. Я испытываю и жалость, и в то же время восхищение. Несмотря на страшный диагноз, она ведет себя гораздо оптимистичнее, чем некоторые здоровые люди, и рассказывает о нем так, будто говорит не о страшном заболевании, а о новом сингле какой-нибудь поп-группы или же о какой-то маловажной, несерьезной новости.

– У меня все проще. Я увлекался мотоспортом. Даже несколько раз был чемпионом, но судьба любит ломать таких крепких орешков, как я. На очередной гонке мой стальной конь подвел меня. В итоге: прощай, спорт. Привет, инвалидное кресло и жалкое существование.

– А ты, Брис?