Читать книгу "Самая большая подводная лодка в мире - Андре-Марсель Адамек"

Со временем он свыкся со своей бедой. Отражение в витринах ободранного лица больше его не удивляло. Женщины смотрели на эти беспрерывные метаморфозы скорее с любопытством, чем с отвращением, и ему уже не приходилось натягивать капюшон, когда он шел провожать их домой.

Пеле, самовольно занявший подвал старого гаража, славился добрым нравом и услужливостью. К нему охотно обращались за помощью при переездах, нанимали для черной работы, давали мелкие поручения. Старики доверяли ему ходить за покупками или отправлять их корреспонденцию, он чинил сломанные детские велосипеды, взбирался на стены, чтобы достать заброшенный мяч или воланчик, запутавшийся в проводах. Теперь, когда его хорошо знали, его вид уже никого не пугал.

* * *

С приходом июня установилась настоящая летняя жара, не спадавшая даже ночью. На улице Салин стало нестерпимо душно. Утром Пиу обнаружила, что Макс под гипсами весь мокрый.

Она омыла ему лицо, шею и грудь свежей водой, приспустила штаны его пижамы и принялась за тщательный туалет.

Игра началась, когда она сжала онемевший половой член Макса банной перчаткой. Она залилась громким смехом, заметив, что тот похож на куклу-марионетку. Тогда она придумала пьеску, где губка и мыло играли роли двух волков, мучающих своими укусами бедного Петрушку, накрытого капюшоном. Она имитировала рычание волков и кончиками ногтей слегка пощипывала жертву. Изобразила она и крики ужаса, когда жертва вдруг начала увеличиваться в размерах. Волки побежали прятаться за кувшин, но, внезапно развернувшись, волк-мыло сорвал капюшон с Петрушки и покрыл его пеной.

Спектакль закончился неожиданным выбросом семени, салютом, еще не остывшие ракеты которого вместе с хлопьями мыльной пены упали на затопленную водой сцену.

Пиу как ни в чем не бывало продолжила мытье, когда Жиль, взъерошенный сосна, вышел из спальни, чтобы приготовить кофе.

Макс все утро проработал с бумагами «Медузы», сложенными на дощечке, которую Жиль прикрепил к инвалидному креслу. Имея лишь одну здоровую руку, он уставал от манипуляций с документами и, переворачивая страницы, помогал себе иногда языком.

По мере того, как он продвигался в своих исследованиях, он все больше убеждался в безнадежности этого дела. Объемы покупок и продаж не совпадали, и, стоило сопоставить их в итоговой ведомости, становилось ясно, что добрая половина товаров испарилась. Кассовая книга была перегружена помарками и пестрела ошибками в счетах. Выручка за некоторые дни не была записана. Вина продавались иногда по себестоимости.

При такой путанице враждебность налоговой инспекции была вполне объяснима. Они имели полное право отвергнуть счета и сделать вывод о вероятном сокрытии доходов. В таком случае Гулетта не получила бы никакой отсрочки, более того, возможно, ей грозил уголовный процесс.

Макс думал о том, как он сообщит ей эту новость. Он знал, что она ничуть не обогатилась, что издержки ее бухгалтерии не были трюкачеством. Самое большее, речь могла идти о небрежности и случайной забывчивости из-за недостатка времени. К тому же были обеды и прохладительные напитки, которые она не вносила ни в какой счет, были небольшие вспомоществования, выручавшие ее клиентов в безденежье, был персонал, которому она платила неофициально, чтобы люди не лишались своих социальных пособий. Всем известная доброта и некоторая доля легкомыслия, вот что привело ее к краху.

Макс оторвал взгляд от бумаг только тогда, когда Жиль вернулся с покупками. Из телефона-автомата он позвонил Пупаракису, чтобы предложить встретиться.

— Ну? — спросил Макс.

— Завтра, в десять.

— Как он отреагировал?

— Не сказать, чтобы был удивлен, держал себя, пожалуй, даже любезно. Где Пиу?

— В парикмахерской, она скоро придет.

— Мне не нравится, что она выходит одна, я все время боюсь, что она сядет в поезд и поедет в агентство.

— На твоем месте я бы так не волновался. Думаю, с ней все уже в порядке. Она ест наравне с нами.

— Это с тех пор, как ты у нас. Она поправилась по меньшей мере натри килограмма.

— Ее щеки начали округляться.

— И груди тоже. У нее их уже почти не было. К тому же этим утром я слышал, как она смеялась.

— Да, она веселилась от души.

— Она к тебе очень привязалась.

— Я тоже, — сказал Макс, — я тоже к ней привязался.

Жиль хотел было что-то добавить, но задребезжал звонок, и он пошел открывать.

На Гулетте была соломенная шляпа, украшенная лиловой лентой, зеленое с белыми цветами хлопчатобумажное платье и полотняные сандалии с узкими ремешками, обвивавшими лодыжки. Казалось, она излучает свет.

Жиль усадил ее рядом с креслом Макса и принес ей стакан розового вина.

— Вы не слишком на меня сердитесь, хозяйка, за то, что я бросил мыть у вас посуду?

— Не называй меня хозяйкой, Жиль, ты отлично знаешь, что это меня смущает. Конечно, мне тебя не хватало, но что касается мытья посуды, не беспокойся, Капитан меня здорово выручил. Теперь он помогает мне и с обслуживанием, и с бумагами.

— С бумагами, — подхватил Макс. — Я боюсь, как бы не было уже слишком поздно.

— Все в самом деле так серьезно?

Жиль незаметно вышел из комнаты, оставив их наедине.

— Когда тебя по пятам преследует свора, — сказал Макс, — лучшее, что можно сделать, это лечь на землю и не двигаться. Сделайтесь совсем незаметной и дайте буре пройти.

— Они отнимут у меня мою «Медузу», да?

— Вполне возможно.

— Что со мной станет?

— Вы сможете обосноваться в другом месте, даже с очень небольшими средствами. Все вас знают, и вы очень быстро вернете своих клиентов.

— Если меня объявят банкротом, я никогда не смогу открыть другое коммерческое предприятие.

— Для этого существуют подставные лица. Я вам объясню.

Гулетта выпила залпом стакан розового вина, но это не уменьшило бледности, которая покрывала ее лицо.

— Другой «Медузы» не будет, — сказала она, поднимаясь.

Она сбивчиво поблагодарила Макса и направилась к двери, по дороге столкнувшись, не заметив этого, с Пиу, возвращавшейся от парикмахера ослепительно яркой блондинкой.

* * *

Уперев локти в письменный стол, Константин Пупаракис сжимал кулаками виски. Это была поза, которую он принимал, когда ему предстояло обдумать важное решение. Он смотрел на стоящий перед ним телефон, опутанный собственными проводами, приземистый и черный, похожий на ядовитого паука, который только что схватил его за горло.

Человек, звонивший ему, был скорее всего нечистоплотным журналистом или коррумпированным полицейским, который решил его шантажировать. Услышав имя Ким, Пупаракис потерял способность говорить и глупо молчал. Он только назначил встречу на завтра, в десять часов, под крышей ангара на старом, выложенном кирпичом причале. И повесил трубку.