Читать книгу "Москва дворянских гнезд. Красота и слава великого города, пережившего лихолетья - Олег Волков"

От начала XVIII века уцелела на Новой Басманной и церковь Петра и Павла, построенная в 1705 – 1723 годах. Известно, что Петр сам сделал рисунок и чертежи этой церкви и повелел сооружать ее в годы, когда было запрещено возводить где-либо в России каменное строение и всех каменщиков сгоняли на постройку Петербурга. Почему Петр так заботился именно об этой церкви – не ясно, но он не только сделал для нее исключение из указа, изданного им самим, но еще и отпустил на постройку две тысячи рублей из собственных средств.

Рассказ о Басманных я заключу несколькими штрихами биографии одного видного деятеля XVIII века – Михаила Матвеевича Хераскова, долгое время жившего на Новой Басманной в домах, давно исчезнувших: сначала в собственном доме (№ 21), сгоревшем в 1812 году, а затем у своего сводного брата – князя Н. И. Трубецкого (дом № 29). Ныне Хераскова почти не помнят, разве отчасти знают как баснописца, автора басни «Осел-хвастун», да, пожалуй, еще слышали о «Россиаде» – длиннейшей эпической поэме на сюжет покорения Казанского царства, которое Херасков, кстати, спутал с Золотой Ордой и потому отождествил падение Казани с освобождением Руси от татарского ига. Между тем этот человек оказал выдающиеся услуги делу просвещения.

Михаил Матвеевич Херасков родился в 1733 году и, по обычаю дворянских семей того времени, был отдан в шляхетский корпус – он происходил из знатной валашской семьи Хереско, – но затем рано бросил Петербург и переехал служить в Московский университет, где ведал типографией в должности университетского асессора. По службе ему помогал отчим, князь Трубецкой, за которого вышла, овдовев, мать его, известная красавица, воспетая Сумароковым. Уже в тридцать лет Хераскова назначили директором университета, в котором он упорно и последовательно вел борьбу за внедрение в его обиход русского языка. В 1778 году он становится куратором и, пользуясь своим положением, устраивает переезд Н. И.Новикова, с которым его связывали давнишние отношения еще по Петербургу, в Москву и отдает ему в аренду университетскую типографию, книжную лавку и издание «Московских ведомостей», а затем всячески способствует его просветительской деятельности. Херасков добился чтения лекций на русском языке, учредил пансион при университете, открыл педагогический институт, издавал журналы «Невинное упражнение» и «Свободные часы» и сам в них сотрудничал.

Любопытно отметить, что успеху университетской карьеры Хераскова способствовала Екатерина, благоволившая баснописцу за его участие в устройстве знаменитых коронационных торжеств в Москве в 1763 году, красноречиво названных «торжеством Минервы». Грандиозный уличный маскарад было поручено организовать актеру Федору Волкову и Хераскову, причем участие в нем последнего выразилось главным образом в сочинении куплетов, вложенных в уста сатирических масок, изображавших Взятколюба, Кривосуда, Обдиралова и других персонажей, характерных для российской действительности того времени. В куплетах высмеивался двор, обличались пороки вельмож, всевозможные недостатки. Стишки Хераскова настолько полюбились москвичам, что, по свидетельству мемуариста, их распевали долгое время после празднеств. Он, правда, не сообщает, насколько они пришлись по вкусу Екатерине и ее приближенным, однако, если судить по милостям, оказанным устроителям «торжества Минервы», императрица осталась довольна, справедливо заключив, что поносились в куплетах кто угодно, только не она – всемудрая Минерва!

Шествие с мифологическими персонажами, сатирическими масками, хорами, музыкой, аллегорическими сценами двигалось от центра города по Мясницкой улице к Красным воротам, далее по Новой Басманной, поворачивало на Старую Басманную и возвращалось к Кремлю по Покровке и Маросейке при огромном стечении публики – город мог убедиться, что, если богиня и торжествует, трон ее поддерживают отнюдь не светлые гении…

Красные ворота и церковь Трех Святителей на бывшей Красной (Лермонтовской) площади

Отмечу, что, когда в конце царствования Екатерины начались преследования масонов и обрушилось гонение на Новикова, опала коснулась и Хераскова. Не припомнились ли постаревшей царице мерзкие хари шествия в честь Минервы и острые слова распеваемых ими куплетов, сочиненных куратором университета, подозрительно горячо ратующим о народном просвещении?..

Херасков умер в 1807 году в Москве, основательно забытый, сохранив, однако, почетную репутацию «патриарха современных поэтов».

Я смотрю на Лермонтовскую площадь и вижу на месте сквера против Министерства путей сообщения Сенной торг, заполненный крестьянскими возами, обывателей, приценивающихся к товару у мужиков в длинных армяках. Шумно, людно… Вдруг оживление стихает, и на площади становится тихо. Все оборачиваются в сторону ворот в Земляном Валу, торопливо обнажают голову. Оттуда показались всадники, вольно едущие со стороны Мясницкой. Впереди, на статной сивой лошади, маленькой под рослым седоком, едет царь Петр. Изменив обычай отцов, он выезжает за город из Кремля новой дорогой – по Мясницкой улице. И ездит он более не в село Преображенское, а в любезную ему Немецкую слободу.

Возле Сенного торга Петр останавливает лошадь и слезает. Тут находится лучшая австерия Москвы, и царь неизменно заходит сюда, чтобы на перепутье опорожнить чарку анисовой водки, которую торопится вынести ему навстречу трактирщик. Этому царю никаких путевых дворцов не требовалось – он всегда спешил.

Спешит и время…

Красная Пресня

«Солдатушки, бравы ребятушки…» Конь с места понесся вскачь, офицер выхватил шашку и, увлекая за собой строй угрюмых солдат, устремился на чернеющую поперек улицы цепочку рабочих. Те стоят плечом к плечу, чтобы не отступить перед натиском… Над молчаливыми домами словно повисла зловещая тишина, и чудятся багровые отсветы вспыхнувших вокруг пожаров… Пылает подожженная снарядами Пресня.

Эта картина Валентина Серова всегда встает перед глазами, когда слышишь о Пресне или попадаешь в этот район, некогда арену ожесточенной схватки пролетариата Москвы с самодержавием, громкие отзвуки которой прокатились по всей России, говоря о близком крушении старых порядков. Героическая история Московского восстания, перегородивших Пресню баррикад, сопротивления брошенным на его подавление лучшим полкам императорской гвардии – все это, отдаленное более чем тремя четвертями века, уже перестало быть живой историей, живыми событиями – очевидцами которых являлись наши современники; теперь нужны вещественные свидетели тех дней, чтобы полнее представить себе их истинное значение и обстановку, в которой они происходили. Бродя по улицам и переулочкам старой Пресни, вглядываясь в фасады домов, уцелевших от начала века, лучше понимаешь, какие мужество и одушевление понадобились безвестным рабочим и жителям этого района, чтобы отважиться на единоборство с вооруженной до зубов властью…

Я вновь обращаюсь к серовской картине, проникнутой трагедией самоотверженной борьбы пресненцев против беспощадной решимости защитников поколебленной царской власти, с бешенством отчаяния бросившихся на возникший перед ними призрак грядущего поражения…