Читать книгу "Черчилль и Гитлер - Эндрю Робертс"

С экономической точки зрения это была бессмыслица, хотя бы потому, что Союзники почти сразу начали уменьшать долговое бремя Германии, которое значительно сократилось также в результате Великой депрессии. Однако на словах это звучало убедительно, как и все, что представляло интерес для Гитлера, и он перешел к следующей популярной теме: евреям. Главной целью выступления было добиться поддержки перевооружения, невзирая на международные ограничения. Было очевидно, что это могло повредить положению Германии в мире, но Гитлер ясно дал понять, на кого он собирается возложить вину:

Конфликты между народами, их ненависть друг к другу подогревается определенными заинтересованными лицами. Это маленькая безродная международная клика, которая натравливает людей друг на друга и не хочет, чтобы они жили в мире. Эти люди везде как дома, но нигде не чувствуют себя на родине. Они не привязаны к местам, где выросли. Сегодня они живут в Берлине, завтра в Брюсселе, потом в Париже, Праге, Вене или Лондоне, и везде им одинаково хорошо.

В этом месте в зале раздался выкрик: «Евреи!» Не останавливаясь, Гитлер продолжал: «В отношении этих людей можно использовать только термин «международный», поскольку они ведут свою деятельность повсюду, но никуда не могут привести… О тех, кто сегодня агитирует против Германии, об этой международной клике, которая клевещет на германский народ, я знаю только одно: ни один из них никогда не бывал под пулями». На самом деле евреи, конечно же, доблестно сражались в окопах Первой мировой войны, что вынуждены были признать даже в СС, когда в 1942 г. на Ванзейской конференции, целью которой была выработка «окончательного решения еврейского вопроса», Рейнхард Гейдрих распорядился: «евреи-инвалиды войны и кавалеры военных орденов (Железного креста I степени) будут посланы в еврейские гетто, а не «этапированы на Восток»[30].

Во время своей речи на заводе Сименс Гитлер ни разу не произнес слово «евреи», но всем было очевидно, кого именно он имел в виду.

Все было ясно и без того идиотского выкрика. Гитлер однажды заметил, что если бы евреев не существовало: «Нам пришлось бы их придумать. Важно иметь настоящего, реального, а не просто какого-то абстрактного врага»[31]. В нацистском государстве все социальные классы должны были объединяться в так называемые Volksgemeinschaft (народные общины). Ничто так не способствует единству, как наличие общего врага; таким образом, ненависть к евреям стала основой власти Гитлера. Не называя евреев открыто в своей речи, Гитлер создавал еще одну ниточку, связывавшую его с его слушателями, негласно вовлекая их в свой заговор.

Выступление на заводе продолжались, и теперь он уже перешел на крик:

Они должны понять, что мои слова – это не речь канцлера, за ней, как один человек, стоит весь народ. Сегодня немецкий народ сам является главной объединяющей силой. Столетиями считалось, что его судьба – враждовать с самим собой, со всеми вытекающими из этого ужасными последствиями. Я считаю, что пришло время найти нашу судьбу в единстве, попытаться понять, что наше будущее в объединенном обществе, в котором нет места розни. И я ручаюсь, что в Германии такое общество не станет обществом избранных. Вы знаете меня как человека, который стоит вне классов и вне каст, который выше всего этого. Все, что у меня есть, это связь с немецким народом.

Это заявление о бесклассовости лидера и его приверженности идее народного единения было встречено одобрительными возгласами под звуки «Песни Хорста Весселя», гимна национал-социалистической партии.

Немецкий народ, подчеркивал Гитлер, не имеет с евреями ничего общего. Передать это ощущение «инаковости», «не немецкости» было так же важно, как подчеркнуть индивидуальность арийской расы[32]. Британский философ Бертран Рассел считал, что «мало кого делает счастливым ненависть к другому человеку, народу или идее», так почему же Гитлер ненавидел евреев? Это довольно простой вопрос, являющийся к тому же одним из основных в истории двадцатого века, но тем не менее на него не существует ответа. Приводилось множество различных теорий, начиная с того, что он подхватил сифилис от еврейской проститутки, был обманут врачом-евреем Эдуардом Блохом, лечившим мать Гитлера от рака груди, и, наконец, что евреи-профессора якобы не допустили его в венскую Академию изобразительных искусств. Мог ли существовать более страшный ответ на интересующий нас вопрос, чем эти наивные частные попытки разобраться в причине? Возможно, дело было в том, что в действительности у Гитлера не было никаких личных претензий к евреям, просто он правильно рассчитал, что если их демонизировать, это может стать удачным политическим шагом?

В вышедшей недавно революционной книге под названием: «Гитлер в Вене: Годы учебы диктатора» историк Бригитта Гаманн даже утверждает, что Гитлер в возрасте от девятнадцати до двадцати четырех лет действительно находился в добрых приятельских отношениях с несколькими евреями. Автор в своих исследованиях заглянула буквально под каждый камень на венской мостовой, уделив внимание каждой мелочи – от бухгалтерских книг доктора Блоха до расовой принадлежности экзаменаторов в Академии изобразительных искусств. В итоге ей удалось глубоко проникнуть в психопатологию будущего фюрера, добившись при этом потрясающих результатов.

Многое из того, что Гитлер написал в «Моей борьбе» о годах, проведенных в Вене, оказывается преувеличением или выдумкой. Однако не подлежит сомнению тот факт, что хотя в годы нужды Гитлер, художник и страстный поклонник оперы, был знаком и жил среди евреев, они относились к нему по-доброму, а он не выказывал по отношению к ним явных признаков враждебности. Во время бесконечных, занудных монологов, произносимых им впоследствии о безрадостных днях, проведенных им в Вене, Гитлер никогда не упоминал об отрицательном опыте общения с евреями. Можно даже утверждать, что некоторые из лучших друзей Гитлера были евреями, например Йозеф Нейман и Зигфрид Лёффнер. Вряд ли антисемитизм сформировался под влиянием жестокого отца-алкоголика или провинциального австрийского прошлого; Гитлер стал проявлять его гораздо позже, вероятно, в качестве циничной попытки подкрепить свои политические притязания после Первой мировой войны. Бедный, пугливый, бездарный, совершенно асексуальный, замкнутый, завистливый и страдающий мономанией, юный Гитлер, по выражению Альберта Шпеера, был в Вене «чужим в большом городе». Вместо того чтобы попытаться приспособиться, как сделало бы большинство нормальных людей, Гитлер все больше уходил в себя и обвинял венцев в том, что те его недооценивают.

Именно обида, скопившаяся в нем за все время, проведенное в австрийской столице, легла в основу многих идей, в конце концов нашедших свое воплощение в нацизме. Чтобы создать благоприятную почву для его вредоносных идей, нужно было, чтобы вспыхнула война, которая бы затронула всю Европу. Как по заказу, всего через год после того, как Гитлер покинул Вену, в августе 1914 г., разразилась катастрофа. Диктатор получил свои уроки, и как только антисемитизм цинично превратился в его кредо, он почувствовал себя готовым ступить на тропу войны. В общем-то, нет никакой разницы, что лежало в основе антисемитизма Гитлера – личная неприязнь, мнимые обиды или политический оппортунизм, – но последнее кажется наиболее вероятным.