Читать книгу "Город туманов - Мирлис Хоуп"

— Ради Солнца, Луны и Звезд, Немченс, не говорите загадками! — рассердился господин Натаниэль. — Объясните все толком.

Немченс переступил с ноги на ногу.

— Ну, ваша честь, начнем с того, что людишки как-то вдруг снова заинтересовались герцогом Обри. Девчонки носят дешевые брошки с его портретом, прикалывают к чепцам грубо сработанные веточки плюща и пролески, а на каждой, самой захудалой улочке, какаду, которых привозят моряки, верещат из своих клеток, что, мол, герцог еще вернется. И прочую чушь, и…

— Мой добрый Немченс! — нетерпеливо перебил его господин Натаниэль. — Негодяй герцог Обри умер более двухсот лет назад. Надеюсь, что хотя бы вы не верите в то, что он оживет?

— Я не говорил, что это случится, ваша честь, — уклончиво ответил Немченс. — Но мне ли не знать, что, когда в Луде начинают его вспоминать, это всегда предвещает беду. Помню, как старина Трипсенд, который командовал йоменами, когда я еще был мальчишкой, говорил, что подобные разговоры начались как раз перед великой засухой.

— Ерунда! — воскликнул господин Натаниэль.

Он немедленно выбросил из памяти все теории Немченса относительно герцога Обри. Однако то, что тот говорил о плодах фейри, весьма смутило мэра, и он начал подумывать, что Эндимион Лер был, в сущности, прав, полагая, что Ранульф окажется дальше от соблазна в Лебедяни-на-Пестрой, чем в Луде.

Он вновь переговорил с Лером, и было решено, что как только Календула и Хэмпи соберут Ранульфа в дорогу, он отправится на ферму вдовы Тарабар. Эндимион Лер сказал, что намеревается поискать нужные травы в ее окрестностях, и охотно проводит туда Ранульфа.

Господин Натаниэль, конечно же, предпочел бы сделать это собственной персоной, однако закон запрещал мэру покидать Луд, кроме тех случаев, когда этого требовала служба.

Вместо себя он решил отправить Люка Хэмпена, внучатого племянника старой Хэмпи. Парню было около двадцати лет, он работал в саду и всегда охотно прислуживал Ранульфу.

Итак, прекрасным солнечным утром, примерно неделю спустя, Эндимион Лер подъехал к дому Шантеклеров, чтобы забрать Ранульфа, который нетерпеливо дожидался врача в шпорах и сапогах; мальчик выглядел гораздо лучше, чем в предыдущие месяцы.

Прежде чем Ранульф сел в седло, господин Натаниэль смахнул с глаз слезы, поцеловал сына в лоб и шепнул:

— Черные грачи улетят, мой сын, ты вернешься загорелый, как ягодка, и веселый, как сверчок. Если я тебе понадоблюсь, пришли с весточкой Люка, и я поскачу самым скорым галопом, разрешает это закон или нет.

За решетчатым окошком на верхнем этаже появилась покрытая старая Хэмпи в ночном колпаке. Погрозив кулаком, она крикнула:

— Вот что, молодой Люк, если не усмотришь за моим мальчиком — схлопочешь!

Маленькую кавалькаду на мощеных улицах города то и дело провожали любопытными взглядами. Мисс Летиция Прим и мисс Рози Прим, симпатичные дочки главного городского часовых дел мастера, возвращавшиеся с рынка с покупками, дружно решили, что Ранульф очень мил верхом на коне.

— Впрочем, — добавила мисс Рози, — говорят, что он чуточку странный, и потом, скажу откровенно, жаль, что ему достались от отца имбирного цвета волосы.

— Во всяком случае, Рози, — возразила мисс Летиция, — во всяком случае, он не прячет их под черным париком, как это делает один из знакомых нам подмастерьев!

Засмеявшись, Рози дернула головкой.

Провожая их взглядом, многие женщины Луда благословляли Эндимиона Лера, выражая сожаление, что не он является мэром и Высоким сенешалем. Несколько грубых с виду мужланов глядели на Ранульфа хмурыми и злыми глазами. Однако мамаша Тиббс, полусумасшедшая прачка, которая, несмотря на свои сорок лет, танцевала куда изящнее, чем любая девица, и потому пользовалась огромной популярностью как партнерша в любой таверне города во время плясок, что играли огромную роль в жизни народных масс Луда туманного, — безумная, ничтожная и недостойная персона, наделенная тем не менее благородным и чистым лицом, эта самая мамаша Тиббс бросила ему букетик цветов и крикнула певучим, проникающим в душу голосом:

— Кукареку! Кукареку! Кукареку! А маленький господин едет в тот край, где все куры несут золотые яйца!

Однако никто не обратил на нее внимания.

Во время путешествия до Лебедяни не произошло ничего достойного упоминания, вокруг лежала прекрасная летняя земля. Буки карабкались вверх по крутым берегам, усыпанным бурой прошлогодней листвой; поляны были покрыты мятликом и щавелем; загорелые старые женщины звали своих коз; акации стояли в полном цвету, рассыпая белые лепестки. Время от времени эту красу пронзали земнородные кометы — то синий зимородок, то рыжая лиса.

А вдалеке там и сям неподвижно и в полном молчании жались к реке Пестрянке крытые красной черепицей деревни — наименее тщеславные из здешних красот, они никогда не засматривались на собственное отражение, а неусыпно разглядывали горизонт.

Были там увитые плющом, разрушенные замки. В полог этого плюща ныряли голубки, оставляя за собой аметистовый след. Круглые башни замков казались прочно вросшими в небо, так что и птица не могла бы пролететь сквозь соединяющий их с небосводом прозрачный мрамор.

А потом солнце садилось, и наши всадники могли видеть, как медленно меркнут краски вокруг. Неужели это дерево действительно осталось зеленым или же воспоминание о том, что оно было зеленым несколько секунд назад, еще не покинуло его?

А та нимфа, которую преследуют все путешественники, хотя никому еще не удавалось поймать ее, — белая столбовая дорога мерцала в сумраке, приглашая их продолжить путь.

Впрочем, все эти зрелища были знакомы каждому жителю Луда. Однако на третий день пути (ради Ранульфа длинных переходов не делали) пейзаж стал меняться, особенно деревья. Вместо акаций, буков и ив, хорошо знакомых живых созданий, вечно нашептывающих себе непонятные нам тайны, появились сосны, падубы и оливы. Поначалу они казались бездушными произведениями искусства, и Ранульф воскликнул:

— Ой посмотрите-ка на смешные деревья! Ну прямо как те старинные изваяния почивших предков на Грамматических полях!

Однако с тем же успехом их можно было уподобить персонажам написанной в давние времена трагедии. Если человеческий, да и сверхчеловеческий опыт и трагическое столкновение личностей можно выразить в пластической форме, почему бы не поверить в то, что эти корявые силуэты были согнуты ветром, создавшим духовное подобие какой-то старинной драмы.

Однако сосны и оливы не растут далеко от моря. Но ведь море лежало к востоку от Луда, и каждая миля удаляла путников от него.

Эти сосны и оливы процветали благодаря другому морю — невидимому отсюда морю страны Фейри, что лежит за Эльфовым переходом и горами.

На закате дня они добрались до деревни, Лебедяни-на-Пестрой — дюжины домишек, рассыпанных вокруг треугольного клочка необработанной общей земли, где росли оливы и чахлые плодовые деревья, и где находилась свалка. Вдалеке можно было видеть невысокие, заросшие соснами волны Спорных гор — превосходный и неизменный фон для быстро сменяющихся красок времени года. И в самом деле они придавали достоинство и значительность всему, что росло, располагалось и совершалось перед ними; и даже маленькие детишки, в синих рубашонках, игравшие среди мусора на деревенской площади, мимо которой проезжали путники, казались исполнявшими на фоне самой Судьбы некую великую роль, аналогичную той, которую выражали своими очертаниями сосны и оливы.