Читать книгу "Три грустных тигра - Гильермо Инфанте Габрера"

Это была тихая улица в Ведадо, и люди там еще спали, еще видели сны, еще храпели, и я стал глушить мотор, убрав ногу с педали и наблюдая, как нервные стрелки спидометра возвращаются к мертвой точке покоя, и видел в стекле часов отражение своего усталого лица, по-утреннему постаревшего, побежденного ночью, когда вдруг почувствовал ее руку у себя на ляжке: она положила свои пять сарделек мне на ляжку, ее пять колбас украшали мой окорок, ее рука у меня на ляжке, и эта рука закрывала ляжку целиком, и я подумал, Красавица и чудовище, и, подумав про красавицу и чудовище, улыбнулся, и тут она мне сказала, Пойдем, я одна, сказала она, Алекса и его врача прикроватного, сказала она и засмеялась смехом, который мог бы пробудить ото сна, от кошмаров или от смерти всю округу, сказала она, дома нет, они на пляж уехали, на уикен, заходи, мы будем одни, сказала она мне. Я ничего в этом не увидел, никакого намека, ни сексуального, никакого, но все равно ответил, Нет, мне надо ехать, сказал я, на работу надо и поспать, а она ничего не сказала, просто сказала, Ладно, и вылезла из машины, точнее, начала операцию по выходу из машины, и полчаса спустя, клюнув носом и проснувшись, я услышал, как она сказала, уже с тротуара, ставя вторую ногу на тротуар (когда она угрожающе склонилась над машиной, чтобы забрать пакет с туфлями, одна выпала, и это были не женские туфли, а ношеные мужские ботинки), она сказала, Знаешь, а у меня сын есть, она не оправдывалась, ничего не объясняла, просто поставила в известность, она сказала, Знаешь, он у меня дурачок, но я его ой как люблю, сказала она мне и ушла.

Первый

Вы будете смеяться. Нет, вы не будете смеяться. Вы вообще никогда не смеетесь. Не смеетесь, не плачете и ничего не говорите. Просто сидите себе и записываете. Знаете, что говорит мой муж? Что вы — Эдип, а я — сфинкс, только я ничего не спрашиваю, потому что ответы мне уже ни к чему. Теперь я просто говорю, Слушай или я тебя сожру, и рассказываю, и рассказываю, и рассказываю. Я рассказываю все. Даже чего не знаю и то рассказываю. Поэтому я — сфинкс, чуждый тайн. Так говорит мой муж. Очень образованный человек мой муж, очень одаренный человек, очень умный. Только в одном он промахнулся — в том, что я здесь, а он там, где бы это «там» ни было, и я говорю, а вы слушаете, а когда он приходит домой, он садится и читает или обедает и заводит музыку в своей комнате, в той, которую он зовет студией, или говорит мне, Одевайся, в кино пойдем, и я руки в ноги и одеваюсь, и мы выходим из дому, и опять он ничего не говорит, потому что он за рулем, только качает головой и отвечает «да» или «нет» на все, что я ни спрошу.

Вы не знали, что мой муж — писатель? Ну конечно, знаете, вы ведь всё знаете. А вот, наверное, не знаете, что мой муж написал рассказ про всех вас. Нет, не знаете, не знаете. Очень забавный рассказ. Про одного психиатра, который разбогател, но не потому, что у него все клиенты — миллионеры, а потому, что ему как расскажут сон, он тут же раз — и ставит на какой-нибудь номер в лотерею. Вот кто-нибудь расскажет, что ему приснилось, будто он видел черепаху в пруду, психиатр тут же раз — и звонит своему человеку и говорит: Панчо, пять долларов на шестерку. Или другой человек расскажет, что видел во сне коня, — он звонит и говорит: Панчо, десять на единицу. Или еще кто-нибудь расскажет, что ему снится бык, стоящий в воде, а в воде будто бы полно креветок, он тут же звонит Панчо и говорит: Старик, пять на шестнадцать и еще пять на тридцать на всякий пожарный. И этот психиатр в рассказе всегда выигрывает, потому что его клиентам каждый раз снится тот номер, который выпадет, и однажды он выигрывает главный приз и уходит на пенсию и живет припеваючи до конца своих дней, разгадывая кроссворды у себя дома, а дом у него — дворец в форме кушетки! Ну, как вам? Симпатично, правда? Но вы всё не смеетесь. Иногда я думаю, что это вы сфинкс. И мой муж тоже мало смеется. Он смешит других своими рассказами и своей колонкой в газете, но сам смеется нечасто.

А вы знаете, что у меня тоже есть рассказ про психиатра? Нет, не знаете, потому что я его не записывала, я эту историю никогда никому, кроме мужа, не рассказывала. Это случилось в первый раз, когда я решила сходить к психиатру. В первый или во второй раз? Нет, не в первый. Да, в первый. Я два раза сходила на прием. У этого психиатра в приемной была ненавязчивая музыка. Представьте себе, ненавязчивая музыка. Помню, песня кончалась, проходило какое-то время, и вот вы уже снова ее узнавали, потому что она крутилась по новой. Это был какой-то беспрерыв. Можно так сказать, беспрерыв? Прием начинался, и я сидела там и слушала музыку, поджидая своей очереди, и потом, когда моя очередь подходила, музыка все играла, и даже когда я уходила уже к вечеру и секретарша, наряженная медсестрой, улыбалась мне — «счастливо» — во все шестьдесят четыре зуба и говорила До встречи, вся из себя уверенная, что завтра я опять приду на прием, эта чертова музыка и не думала кончаться. Иногда это были аргентинские танго, шаг вперед и три назад, или американские румбы. Или на самом деле ненавязчивая музыка, непонятно, откуда она берется, не только из какого места в доме, но и вообще из какого места. И вот я уже два раза подряд ходила туда послушать эту музыку и этого врача с рожей, как у крокодила, и в очках, который все расспрашивал и расспрашивал и расспрашивал. А уж что он спрашивал. Задавать такие неприличные вопросы, это еще надо уметь. Вы меня простите, но я думаю, что не в пример психиатру моего мужа, психиатру из рассказа моего мужа, этот психиатр после моего сеанса шел к себе и, простите, дрочил или уж я не знаю. А может, когда я уходила, туда к нему заходила медсестра, он ей все пересказывал, она заводилась, и они прямо на кушетке вместе дрочили. У меня грязные мысли, это правда. Вот и муж так говорит. Но не грязнее, чем у того психиатра. В первый день он дал мне книжечку, чтобы я записывала все, что придет на ум, дома. Потом я должна была ему ее показывать. В первый раз в первый класс. Я брала книжечку, записывала все, что приходило на ум, не то, что со мной происходило, я-то думала, он это имел в виду, а то, что приходило в голову, то, о чем я думала или думала, что думаю, а потом он все это читал, спокойно так, читал и перечитывал и, пока читал, щипал себя за губу, точнее, за черную полоску над губой, такие у него были усы, и качал головой взад-вперед. Прочитает и скажет, Превосходно, а больше ничего не скажет. На третьем сеансе он вдруг раз — и садится ко мне на кушетку, чуть ли не на ноги мне усаживается. Я подскакиваю как ужаленная, и тогда он мне говорит, Не бойтесь, сеньора, говорит, Я, говорит, — специалист. Ах специалист, говорю, говорю я себе, по нахальству вы специалист, вот вы кто, но ему ничего не говорю, а сажусь, ноги вместе, руки на коленки. Никуда не смотрю, только в пол, и так мы чуть-чуть посидели, а потом, чувствую, он привстал и передвинулся, почти на меня сел, прямо так прижался, буквально сел мне на коленки. Мне так показалось, честное слово. Я закрыла глаза и стала подыматься, но совсем подняться не смогла, и получилась какая-то глупость. Я снова села на кушетку, но подальше, а он снова подсел ближе ко мне, и я снова отодвинулась и села подальше, а он снова ко мне прижался. Так мы и елозили, пока не переползли через всю кушетку, и ни один не сказал ни слова. Мне казалось, что край кушетки — это утес, и так было трудно удержаться на нем, как будто и вправду я висела над пропастью. Тогда я встала и, уж не знаю, как у меня прорезался такой тоненький, как у старушенции, голосок, сказала этому типу, Простите, доктор, но у вас вся кушетка вышла, развернулась и ушла. Мой муж чуть не умер со смеху, когда все это услышал, и сказал, что хорошо бы про это написать рассказ, только и всего. Но когда я опять стала чувствовать себя так, как сейчас, он снова завел эту волынку насчет психиатра, пока не отправил-таки меня еще к одному. Этот был последователь школы рефлексов. Павловианец, как он себя величал. Еще он был последователь школы гипноза. Гипноза, он говорил. И так глазами стрелял, вылитый Валентино. Смотрел он так на меня, смотрел, с месяц приблизительно. В книжечку ничего записывать не заставлял, на кушетку не укладывал, кляксы не показывал, ничего такого. В конце концов месяца через полтора он мне вдруг заявляет, Вы нуждаетесь в таком мужчине, как я. Уверенно так, будто кандидат на выборах. Почти как: Гавана нуждается в таком мэре, как я. Я рассказала мужу, и знаете, что он мне ответил? Придется тебе написать книгу под названием Мой психиатр, кушетка и я. Остроумный у меня муж. И все же это он меня всегда отправляет к психиатру.