Читать книгу "История России. От Горбачева до Путина и Медведева - Дэниэл Тризман"

Путчисты все еще могли найти средство для выполнения грязной работы. Генерал Варенников, зачинщик операции в Вильнюсе, будучи на месте Язова, даже не дрогнул бы. «Они были слишком наивными, – сказал он о лидерах переворота, – недостаточно решительными». Но Язов, понимая степень потенциального кровопролития и вероятность раскола армии, приказал своим войскам отступать. Он, должно быть, задавался вопросом, почему не привлек внимание Ивашова к своему вопросу. Какой безнадежный беспорядок увидели путчисты на следующий день после того, как сопротивление Ельцина было подавлено. Кровь на улицах, полный развал экономики, пустые полки магазинов, ненависть большей части населения, и чтобы противостоять всему этому с хунтой ничтожеств – дрожащим Янаевым, бредящим Павловым, хитрым Крючковым и кровожадным Варенниковым! «Я старый дурак», – сказал Язов.

Колумб

После отставки Горбачёва его помощники и соперники вспоминали и пересказывали мельчайшие детали его почти семилетнего правления. Из всего потока мнений складывается такой его образ: одновременно вдохновляющий и надоедливый человек, умеющий выражать свои мысли и вспыльчивый, общительный, но не умеющий заводить друзей; это образ трудоголика с цепким умом, расчетливого, склонного к пустяковой зависти. Но несмотря на все перечисленные недостатки, у этой личности были искренне благие намерения. Возможно, он был неисправимо бестолковым, как в случае со стариком из Норильска, когда тот пожаловался, что на улице, где играют дети, много лет лежат опасные отходы. А Горбачёв ответил, что нужно «дать властям хорошую взбучку». Но он хотел лучшего для своей страны.

И хотя Горбачев заигрывал со сторонниками жесткого курса, он неоднократно отказывался от применения силы. На самом деле он просто не понимал. «Они говорят, что нам нужно стучать кулаками, – однажды сказал он помощникам, демонстративно сжав кулаки. – В общем-то мы могли бы это сделать. Я не думал, что мы этого не коснемся». «Я никогда не боялся его, даже когда он кричал, – писал Виталий Коротич, редактор известного передового журнала „Огонек“, – потому что его крик не был криком жестокого и всемогущего человека. Я всегда пытался понять, что означает его крик, почему по сценарию он начинал кричать именно в этот момент». Коротич рассматривал большую часть публичной брани как блестяще выполненное действо для успокоения культурных консерваторов в политбюро. Взглянув на либерального лидера политбюро Александра Яковлева в ходе одного из таких выпадов, он увидел, что его глаза были спокойны, как будто он наблюдал «телевизионное повторение игры, исход которой он уже знал».

Как хороший капитан Горбачёв до конца остался на своем корабле. Лавируя между правыми и левыми, он гордился своим умением обходить отмели и до последнего не заметил, где его подхватило течением, а потом стало уже поздно. Он думал, что пунктом назначения будет гуманная форма социализма. Но двигаясь все дальше и дальше, понял, что, открыв путь к рыночной экономике и многопартийной демократии, сам разрушает систему, которую собирался сохранить. Если бы он покинул коммунистический корабль раньше, не было бы разрушений такого масштаба. Для экономиста Николая Петракова Горбачёв был Кристофором Колумбом, «открывшим Америку, но до конца своих дней считающим, что это Индия. Как и Колумб, Горбачёв сделал что-то чудесное, но только потом узнал, что это было на самом деле». В процессе он состарился. Коротич сказал:

Не слишком сильно с каждым годом, но с каждым месяцем его пребывания у власти комсомольский задор, намерение возвеличивания покидали его, а боль внутри возрастала, постепенно превращая Горбачёва в еще более жесткого и самоотверженного. Мне казалось, он испытывал удовлетворение прославленного спортсмена, думающего о том, как достичь еще лучшего результата. Таким образом, американский футболист мчался во весь дух, зная, что его остановят и это будет болезненная остановка: мощный защитник уже на его пути. Но следующая схватка уже будет ближе к противнику; возможно, по пути к нему его еще не раз собьют с ног.

Игру пришлось закончить. Будущий мэр Москвы Юрий Лужков посетил Горбачёва в Кремле сразу после августовского переворота и заметил, что он потерял свое прежнее очарование – ту скрытую и дьявольскую жизнерадостность, которая ранее скрывалась за каждой фразой и служила подтекстом в каждом разговоре, пресекала все возражения собеседника.

В конце концов имя Горбачёва, стало скорее фирменным знаком: узнаваемое яркое родимое пятно стало мелькать в рекламе ресторанов «Пицца Хат» и дома моды Луи Виттона. Он стал вести обычную жизнь знаменитости: сыграл яркие эпизодические роли в паре фильмов, занялся благотворительной деятельностью, возглавил свой личный фонд, написал мемуары, опубликовал обозревательские статьи. Вопреки советам своей жены Раисы и других людей он баллотировался на пост президента России в 1996 году, вытерпел нападки злобно настроенных оппонентов и получил 0,5 % голосов. И в становившихся все длиннее перерывах между интервью и путешествиями у него было время неоднократно в мыслях переиграть историю.

В момент отчаяния Горбачёв сказал своему преданному помощнику Черняеву: «Все революции кончаются неудачей, хотя и изменяют страну, а некоторые – целый мир». Горбачёва можно рассматривать как самый успешный провал в истории.

Глава 2

Настоящий

Медленными целенаправленными шагами Борис Ельцин, первый демократический политик России, устремился в толпу. С дежурной улыбкой на лице, которая была одновременно и уверенной, и глупой, и открытой, и сдержанной. Это был 1996 год? или 1991? или 1990? или 1989? Судьба страны зависит от того, сможет ли этот человек наладить связь с массой простых россиян: бабушками в платочках, беззубыми мужчинами и сидящими у них на плечах детьми. Любят они его или ненавидят, но здесь они ради него. Они пришли, чтобы что-нибудь выкрикнуть, чтобы протянуть ему руку. Он сосредоточен, делает все возможное, используя искусство, которое он ввел в России, более разрушительное, чем западный джаз или порнографические фильмы, – искусство избирательной кампании.

От таких встреч с народом, как потом напишет, он черпает жизненную силу. Это его причастие, святое вино и хлеб. Он слушает, шутит, обещает, тянется, чтобы похлопать по плечу и пожать руку, вызывает их улыбки, веру в то, что завтра будет лучше, печальную веру, потому что в то же самое время они знают, что лучшего будущего не будет; но вера связывает их с этим человеком, с этой громадиной, ростом 187 см и весом больше центнера, с копной седых волос, развевающихся на ветру. В течение часа они упивались его убеждением, что он может сделать все.

Сибиряк

Однажды ночью 1934 года человек в военной форме появился в продуваемой насквозь комнате барака, где жили Ельцины. Трехлетнего Бориса разбудил шум. Он уснул на руках у матери, вторя ее рыданиям, сам не зная почему. Должно быть, года через три он увидел своего отца снова. Николай Ельцин, плотник, помог местному подразделению НКВД выполнить их ежемесячную норму по аресту антисоветских агитаторов.

Спустя много десятилетий его сын-президент будет держать пожелтевшее дело в руках, пристально изучая обвинения, написанные с ошибками выцветшими фиолетовыми чернилами, на тонких листах из папиросной бумаги, и вспоминать ту весеннюю ночь. Репрессии уже забросили род Ельциных за Урал. До революции 1917 года один дед Бориса был владельцем водяной мельницы и кузницы. Другой дед, довольно успешный строитель, имел наемных работников. При Сталине такая предприимчивость наказывалась. Оба деда были выселены из деревни и сосланы в пустынные северные поселения.