Читать книгу "Белый туман - Жаклин Рединг"

Именно там, на этом балу, он впервые и увидел Джорджиану.

Она стояла у самой дальней стены, старательно пытаясь слиться с деревянными панелями гостиной миссис Баррет, рядом с целой стайкой юных барышень, только что прибывших сюда из провинции. Все они были разодеты по последней моде, улыбались и обмахивались расписными веерами в надежде попасться на глаза какому-нибудь молодому щеголю.

Что- то в облике Джорджианы привлекло внимание Гэбриела -и не только потому, что она выглядела в тот вечер необычайно прелестной со своими пышными белокурыми волосами, завитыми и уложенными в высокую прическу, которая подчеркивала хрупкую красоту ее шеи и плеч. Но не яркий веер и даже не элегантный шелковый корсаж ее платья без рукавов заставляли его снова и снова бросать взгляды на одно и то же место у стены. Глаза Джорджианы - вот что прежде всего поразило воображение Гэбриела, едва он оказался посреди многолюдного бального зала. Бледно-серебристые, словно блестящие капли дождя в лунную ночь, они таили в себе больше печали, чем было доступно человеческому воображению.

Гэбриел, который сам родился в семье с темным прошлым, ведущей крайне замкнутый образ жизни, без труда распознал в ней товарища по несчастью. В течение всего вечера он то и дело посматривал в сторону Джорджианы, а та между тем стояла все так же неподвижно возле дальней стены, словно приросла к полу, пока вокруг царило веселье и один танец сменялся другим. Помнится, он даже пожалел о том, что такая прелестная девушка выглядит такой грустной и что никто, кроме него, этого не замечает.

Когда обещанный час истек и Гэбриел уже собирался уходить, он случайно услышал, как мать Джорджианы прошипела ей на ухо какое-то замечание - очевидно, выговаривая дочери за то, что та не слишком старается привлечь к себе внимание мужчин. Судя по выражению глаз Джорджианы, которая буквально оцепенела в ответ на недовольство матери, после бала ее ожидали серьезные неприятности.

Он до сих пор не мог понять, что нашло на него тогда. Все, что Гэбриел знал наверняка, - это то, что в тот миг он был готов почти на все, лишь бы навсегда изгнать безжизненное выражение из глаз Джорджианы…

Этот душевный порыв привел к ухаживанию, которое завершилось их свадьбой без малого три месяца спустя. Когда Гэбриел вернулся к себе домой на остров Трелей, чтобы вступить во владение наследственными землями, он привез с собой Джорджиану. И только когда они оказались в Шотландии, вдали от Лондона и связанных с ним тягостных воспоминаний, Гэбриел смог в полной мере осознать всю глубину меланхолии своей молодой жены, меланхолии, укоренившейся за годы нравственного насилия со стороны матери и физического - со стороны отца. Каким бы чутким и понимающим он ни был по отношению к Джорджиане, та невольно цепенела, стоило ему прикоснуться к ней. Она снова и снова просила у него прощения за свою пугливость и в конце концов успокоилась достаточно, чтобы разделить с ним постель, но после нескольких недель добросовестного исполнения супружеского долга, которое каждый раз заканчивалось ее слезами, Гэбриел оставил попытки сблизиться с женой. Однако к этому времени Джорджиана уже носила под сердцем их ребенка.

В течение всего срока беременности Джорджиана открыто заявляла, что их первенец будет сыном, как будто, повторяя эти слова достаточно часто, она могла сделать их правдой. Она говорила, что хочет назвать его Гэбриелом в честь отца, пропуская мимо ушей зловещие предостережения женщин острова, которые утверждали, будто давать имя еще не родившемуся ребенку - дурная примета.

Даже когда вместо сына Джорджиана произвела на свет дочь, Джулиану, она отказывалась в это верить - до тех пор пока сама не увидела малышку. Гэбриел хорошо помнил, какими глазами она смотрела в тот день на новорожденную - не с радостью и восторгом молодой матери, но с тем же выражением нескрываемого ужаса, которое так поразило его в первый вечер на лондонском балу.

Гэбриел снова и снова пытался уверить Джорджиану в том, что ей нечего больше опасаться, что жизнь, которую она вела до сих пор, навсегда осталась в прошлом, однако Джорджиана все же взяла с него обещание, что он никогда не позволит ее семье обращаться с Джулианой так же дурно, как они обращались с ней. По ее словам, эти люди не остановятся ни перед чем, лишь бы добиться своего. Гэбриел, который хотел лишь одного - хоть как-то развеять опасения жены, охотно согласился на ее просьбу, сам не подозревая о том, какое значение этой клятве суждено было приобрести в будущем.

Время шло своим чередом, и Джорджиана начала понемногу привыкать к новой для нее роли матери. Она взяла на себя все заботы о Джулиане, сама кормила ее грудью, восторгалась шумными забавами и выходками маленького капризного создания двух лет от роду. Гэбриел уже решил, что Джорджиана наконец-то почувствовала себя счастливой, по-настоящему счастливой первый раз за всю жизнь, избавившись от грустных воспоминаний о собственном злополучном детстве.

Однако он роковым образом ошибся.

Гэбриел почти ничего не знал о том, что произошло в то хмурое зимнее утро три года назад. День начался как обычно, и ничто как будто не предвещало надвигавшегося несчастья. Рассвет выдался морозным, однако солнце все же пробилось сквозь облака, заливая остров своим сиянием, поэтому после завтрака Джорджиана оделась сама и одела Джулиану, намереваясь прогуляться вместе с ней по холмам, возвышавшимся над западным берегом острова, как они часто делали и раньше. Она предложила Гэбриелу присоединиться к ним, но тот отказался, поскольку ему еще нужно было просмотреть кипу бумаг, оставленных для него управляющим. Вместо этого он наблюдал за ними из окна кабинета, махнув рукой на прощание, когда они проследовали через покрытую инеем низину и скрылись за вершиной далекого холма. Снаружи дул ледяной ветер, и Джорджиана заверила его в том, что они не задержатся там надолго. И тем не менее Гэбриел почему-то испытывал смутное чувство тревоги.

Если бы только он прислушался к своему внутреннему голосу!

Когда прошло несколько часов, а они не вернулись, Гэбриел отправился за ними следом, но нашел лишь свою дочь, которая стояла в одиночестве на дальнем берегу, мокрая и дрожащая, внезапно онемев и не в состоянии объяснить ему, куда исчезла ее мать.

Одну из туфель Джорджианы вынесло волнами на берег неделю спустя, однако ее тело так и не удалось найти, как будто она растворилась в клубах белого утреннего тумана. Был ли виной тому несчастный случай или же Джорджиана по какой-то причине покончила с собой, не имело для него значения. Стоя на берегу и сжимая дрожащей рукой ее промокший насквозь ботинок, Гэбриел ощущал на своих плечах всю тяжесть ответственности за ее гибель так же остро, как если бы он сам убил ее.

Ему следовало это предвидеть. То была давняя и зловещая история, записанная почти три столетия назад, но напоминавшая о себе снова и снова в течение многих поколений проклятого клана Макфи.

Гэбриел осушил остаток бренди и, покинув свое место у камина, проследовал через темную комнату к большому сундуку, стоявшему в самом неприметном месте в дальнем углу, такому же древнему на вид, как и сам замок Данвин. Откинув потертый и выцветший от старости гобелен, покрывавший сундук сверху, он провел ладонью по темной дубовой крышке, за долгие столетия испещренной выбоинами и царапинами. Затем Гэбриел снял с шеи серебряную цепочку, спрятанную под батистовой тканью рубашки. На самом ее конце, поблескивая в тусклом свете камина, висел крохотный, сохранившийся с незапамятных времен ключ, который носили при себе все предводители клана Макфи, жившие до него.