Читать книгу "Может, оно и так... - Феликс Кандель"

Неозначенный рейс, рейс по его желанию: внизу проплывают заснеженные Альпы, Пиренеи, Сьерра-Невада, величавые кучевые завалы, следующие за дуновением ветров, разъятые дали, разверстые глубины, — кинуться вниз с распростертыми руками, взмывая на батуте, воздушной туго натянутой простыне, перелетая с облака на облако, телом впечатываясь в собственную тень.

Глубина небес.

Широта обзора.

Миг — вместительный без меры за гранью воображения, выжатый до капли в немом потрясении; всякий день в поисках такого мига, из которых складываются прозрение, накопленные не по возрасту минуты бытия.

Вдоху не насытить легкие, их насыщает восторг. А опечаленный старик глядит вослед, запрокинув голову, грустит в меру, сожалеет и беспокоится:

— У каждого есть место, куда не следует направляться. Ничего путного из этого не выйдет. Забудь про Индонезию, Финкель. Про Китай позабудь, Таиланд с Бирмой. Полетишь — пропадешь. Где ты теперь, Финкель? Отчего запаздываешь?..

7

Раз в месяц, не реже, Финкель встречает самого себя. Встречать — не провожать: дело иное.

Эскалаторы — в бережных ладонях — опускают его в зал ожиданий. Вода стекает по прозрачным плитам. Под потолком провисают воздушные шары приметами давних восклицаний: «Дедушка прилетел! Дедушка!..» Неспешно проходят стюардессы, очевидно, к самолетам, которым на взлет. Финкель выбирает город, откуда стоит возвратиться: Цюрих, Милан, Бостон или Шанхай… Рейс задерживается, и он идет пока что в кафе, заказывает кофе, бутерброд с сыром.

Перерыв между приземлениями. Томительное ожидание. Никого нет в залах, некого пока и встречать. Музыка тихая. Девочки приветливые за стойкой. Запахи свежей выпечки: булочки с яблоками, с маком, бурекасы и круассаны, заманчиво разложенные на прилавке. В магазине подарков, на витринном его стекле выставлены наклейки, которые стоит прилепить на автомобиль: «Не храпи за рулем!», «Осторожно! Путаю педали», «Ой, он меня продает!..»

Негромкий голос из динамика ворожит-заманивает: «Don’t worry. Be happy…» Мужчина в темном халате подкатывает тележку, где размещаются тряпки, щетки, бутылки с моющими составами, рулоны туалетной бумаги. Присаживается неподалеку, укрывшись за столбом, подмигивает Финкелю:

— Передохнуть тоже следует…

Явно из России. Явно с образованием. Книги листающий, стихи запоминающий, песни распевающий под гитару. Волосы в проседи. Очки в черепаховой оправе. Взгляд внимательных глаз. Человек старомодного двубортного покроя, который не упрятать под халатом блюстителя чистоты. Хочется поговорить с земляком, и он начинает:

— Встречаете?

— Встречаю.

— Меня тоже встречали. Родственники. Много родственников. Они сразу сказали: «Гриша, твоя профессия здесь не нужна. Забудь про нее. Чем скорее, тем лучше».

Финкелю хочется побыть в тишине, но надо поинтересоваться, хотя бы из вежливости:

— Какая у вас профессия?

Отвечает с достоинством:

— Перед вами туалетный служитель, в прежнем пребывании — инженер-механик. Кто от сохи, а я от болта с гайкой. Приехал, огляделся вокруг: хайтек, хайтек, сплошной хайтек… — кому нужен механик, да еще с сединой? Пришел в аэропорт, говорю: «Вот человек, способный на всё. Только обучите». Меня и приставили к тележке: невелика наука, невелики доходы.

Молчит. И Финкель молчит.

— Мне бы пораньше приехать, выучиться на что-нибудь путное — родители жены не давали разрешение изменникам родины. Потом посветлело, двери открылись наружу — явились мириться, принесли вафельный торт за рубль двадцать; теща сказала: «Хотели еще шампанское купить, да вы бы на порог не пустили! Чего добру пропадать».

— Где они теперь? Родители жены?

— Здесь. Где же еще?

За дальним столом затаился одинокий мужчина. Бородка клинышком, огромные квадратные очки, просторная блуза, приплюснутый к уху берет. Рассматривает Финкеля, прихлебывая кофе, сосет потухшую трубку, выстукивает затем на компьютере: сочинитель, должно быть, бытописатель, Фолкнер-Хемингуэй. Какую судьбу ему готовит? В какие истории вплетает? Время действия — утро. Место действия — аэропорт. Пустынное кафе в запахах кофе и свежей выпечки. Старичок, издавна утихший, встречает старушку с дальнего рейса на исходе долгих совместных лет. Такие милые, такие дружные, такие пенсионеры: встретятся, расцелуются, пошагают к автобусу рука об руку. О чем они заговорят у Фолкнера-Хемингуэя, если всё переговорено? Какие трагедии разыграют в его компьютере?.. «Be happy. Don’t worry…»

Туалетный служитель с опаской выглядывает из-за столба, но в зале пусто, можно посидеть еще чуточку.

— Водил сына в цирк. Жонглер крутился на колесе, забрасывал на голову чайный сервиз: блюдце, чашку, еще блюдце, еще чашку, еще и еще, в конце, под аплодисменты, кусок сахара. Сын сказал: «Тоже пойду в жонглеры. Или овец пасти», а я ему: хайтек, хайтек…

— Цирк… — Финкель прикидывает с интересом: — Музыка, цветные прожектора, блестки на блузе… В повара пускай не идет. Ты стараешься, готовишь, раскладываешь на тарелках разварную форель в сметанном соусе, картошку ломтиками, пару маслин с долькой лимона, щепотку розмарина для духовитости, а они ткнули вилками — раз! — и порушили.

— Для духовитости… — повторяет туалетный служитель, как смакует редкое слово. — И в парикмахеры. Тоже не надо. Ты стрижешь, укладываешь, освежаешь одеколонами — шапки надели и смяли.

Улыбаются, довольные разговором. «Ты это уже написал, старый склеротик! — возмущается старик опечаленный, пихаясь локтями. — Про повара с парикмахером! Напечатал в журнале сто лет назад. Получил денежку…» — «Он написал, — соглашается ликующий старик, — да они-то не знают! Кто его вообще читал? Где и зачем?..»

Разговор продолжается:

— Сын теперь после армии, решает, чем заняться. Говорю: «Поезжай туда, откуда тебя привезли. Погляди на наше вчера». Уточнил: «На ваше, не на мое». Вернулся, сказал: «Цветов на улицах нет. Я без цветов не могу». Мы с женой даже обиделись: «Как это нет? Были цветы. Возле памятника Ленину».

Смотрит невесело:

— Разве хорошо, когда у родителей с детьми разное прошлое?..

Встает. Пожимает руку хорошему человеку.

— Всякий день здесь. По восемь часов. А они взлетают и взлетают… Даже прикинул: за восемь часов можно долететь до Бангкока с Сайгоном. Прибавить еще немного — тут тебе и Сингапур, Куала-Лумпур, острова Тихого океана…

Укатывает тележку с тряпками, щетками, туалетной бумагой:

— Господи, на что расходуем бессмертные души! Может, и правда лучше в жонглерах…

Финкель доедает бутерброд, допивает кофе:

— Души бессмертны в нерабочее время. Должно быть так.

А из динамика тот же голос, заново, опять заново, в магнитофоне нет иных пожеланий: «Don’t worry. Be happy…»