Читать книгу "Время неприкаянных - Эли Визель"

Между тем старик, с вдумчивым видом почесывая бородку, поминает, должно быть с целью произвести впечатление на собеседника, Мейстера Экхарта и его книгу о божественном утешении, Пиндара и его концепцию безмолвия, восточную философию, ядерную науку, политические скандалы и библейскую экзегетику. Похоже, он даже не задумывается, внимает ли его словам Гамлиэль.

— Беда, страшная беда, что здешние психиатры возвели себя в ранг непогрешимых, они разучились слушать. Уж я-то знаю. Сам я слушаю не только людей, но и животных. Я понимаю их, угадываю, что им нужно. Я слушаю деревья, которые страшатся засухи, и ветер, который забавляется, создавая картинки из облаков и разрушая их. Я слушаю травинки: они постанывают, когда растут. Я слушаю землю, по которой мы ступаем: она покорилась и позволяет топтать себя. Я слушаю даже камни. Люди думают, что они ничего не чувствуют, ничего не говорят. Так вот, люди ошибаются. У камней есть свой язык. Им требуются годы или века, чтобы завязать беседу? Ну и что? С их терпением разве нельзя подождать? Каков возраст нашей возлюбленной планеты? Что такое сто пятьдесят лет в сравнении с миллиардом? Нашим лекарям следовало бы научиться слушать, вот что я вам скажу…

Хорошо говорит, думает восхищенный Гамлиэль. Значит, он не писатель. Преподает литературу, это очевидно. Надо бы выяснить его координаты, встретиться с ним еще раз, расспросить побольше о теориях относительно языка.

— …К счастью, новое руководство все изменило, вы же понимаете, — продолжает старик. — Это из-за меня. Вы уж мне поверьте. Я не мог больше видеть, как она страдает, бедняжка. Я стал протестовать. Угрожать. Заставил вмешаться влиятельных людей. И вот тогда, дражайший сэр, прямо на следующий день, медицинская политика этого заведения улучшилась. Говорю вам это, чтобы успокоить вас. Не терзайтесь больше из-за больного, который вам дорог. Не буду говорить, что электрошок окончательно упразднен. Говорю только, что он не используется больше в отношении больных, неспособных защищаться. Его применяют только к…

Не прекращая теребить бородку, старик умолкает, желая проверить, какой эффект произвели его слова на собеседника, который, вздрогнув от удивления, восклицает:

— …применяют к кому?

— К таким людям, как вы, — отвечает старик с лукавым смешком. — К людям, которые полагают себя невинными, следовательно, здоровыми телом и духом. Вы, стало быть, не понимаете, дражайший сэр, что невинность всех вас делает больными? В этом мире невинность — болезнь. А я из числа тех, кто умеет ее лечить.

Правой рукой он указывает на четвертый этаж здания.

— Посмотрите на четвертое окно слева. Посмотрите на него хорошенько. Оно выглядит самым обыкновенным. Но именно там мы занимаемся такими людьми, как вы.

Вот он, отравленный подарок богов, думает Гамлиэль, внезапно осознав причину своего раздражения. Браво. Мне попался гениальный гид-эрудит, но при этом безумец, совершенный безумец. Как бы ускользнуть от него, не оскорбив? А вдруг он буйный? Только этого мне не хватало нынешним утром — схватки с сумасшедшим! Гамлиэль осматривается и замечает, что из здания напротив выходит пара в белых халатах. Мужчина и женщина идут к скамье. В мужчине Гамлиэль узнает своего благодетеля, тот обращается к старику:

— Вот вы и вернулись, Мартин! Навестили семью? Я полагал, что вам следовало вернуться вчера.

— Меня отпустили на сутки, — отвечает старик, потупившись и с внезапным смирением.

— Я знаю, — говорит женщина. — Но мы вас очень любим, дорогой мистер Джонсон. Мы дорожим вашим обществом. Один день в месяц, это то, что вам нужно, чтобы отдохнуть и даже заняться какими-то делами. Но нам вас не хватает. Вы ведь знаете это?

Старик съеживается еще больше.

— Думаю, мне лучше вернуться в палату.

Гамлиэль присматривается к докторше. Лет сорока. Еще привлекательная. Стройная. Тонкая. Слишком острый взгляд, но зато губы чересчур пухлые.

— Вы с ним знакомы? — спрашивает она его.

— Я с ним раньше не встречался. Что за человек! Я мог бы слушать его часами.

— Что ж, желаю удачи.

Она протягивает ему руку:

— Кого вы ищете здесь?

— Сам не знаю…

Он быстро спохватывается:

— Прошу заметить, что я не такой, как он!

— К счастью для вас!

— …Я ищу одну женщину… То есть женщину, которую положили сюда… Это больная родом из Венгрии.

— А, так вы Гамлиэль.

— Откуда вы знаете?

— Это я передала вам послание через Болека. Прошу прощения, я забыла сказать, что я ее лечащий врач. Согласно документам, ее зовут Жужи Сабо, но как это проверить? У нас нет никакой информации о ней. Может быть, это имя вам что-нибудь говорит?

— Боюсь, что нет, — отвечает Гамлиэль. — Но я думал, что ее зовут Лили Розенкранц.

— Лили Розенкранц — это я, — объясняет с улыбкой молодая докторша.

— Вот оно что.

— А Жужи Сабо… Вам это хоть что-нибудь напоминает?

— Ничего. Я впервые слышу это имя.

Врачи переглядываются.

— Пойдемте с нами, — говорит докторша.

Они шагают в молчании. В мозгу Гамлиэля возникает странная мысль: а что, если они тоже не в себе? По их виду не скажешь, ну так что? Совсем недавно и старик не казался помешанным. И все же… Быть может, мне сейчас лучше уйти и вернуться в какой-нибудь другой день. А вдруг это Илонка… Нет, невероятно. Илонка осталась в Будапеште в 56-м… В Париже, как только у него появилась возможность, он обратился в Красный Крест с просьбой произвести поиски, отправил запросы во многие другие организации, которые, как ему казалось, могли бы раздобыть какую-то информацию. Все тщетно. Неужели чудо? Абсурд. Нет, не такой уж абсурд, если права Илонка. Она все время повторяла ему: в чудеса нужно верить. Но всегда добавляла: «Если ты хочешь, чтобы Господь помог тебе, мой большой мальчик, ты сам должен помочь Ему. Без твоей помощи это слишком трудно, даже для Него. Не допускай, чтобы Он сам разбирался с безумцами, дураками, мерзавцами, которые копошатся в этом жалком мирке, населенном большей частью сволочью, а не святыми. Неужели ты хочешь взвалить все это на Его плечи? Ему надо подсобить, понимаешь?» — «Но как маленький мальчик, — негодовал он, — ну, пусть даже большой мальчик, может помочь всемогущему Господу, который сильнее всех земных царей?» — «Я тебе покажу как», — отвечала Илонка. И обнимала его.

Поднявшись на четвертый этаж и остановившись в середине длинного коридора, залитого мертвенно-бледным светом, у полураскрытого окна, докторша вполголоса начинает разговор с медсестрой высокого роста и властного вида. Лицо ее омрачается.

— Наша больная нуждается в срочной помощи, — объясняет она Гамлиэлю. — Мне очень жаль. Вы не могли бы зайти во второй половине дня?

— Конечно, — отвечает Гамлиэль.

Докторша нажимает кнопку и исчезает за открывшейся дверью. Но воспоминание об Илонке остается. Гамлиэль думает о ее преданности: она делала все, чтобы занять его, пока сама отсутствовала. Словно была ему матерью. Среди тех, кого она именовала своими друзьями, оказался один французский журналист. Скорее всего, мальчика он использовал в качестве предлога: «Я буду твоим преподавателем», — говорил он ему. Элегантно одетый, всегда при галстуке, с карманами, набитыми листочками бумагами, он учил Гамлиэля французскому языку, чтобы убить время до возвращения певички. Та была настолько счастлива, что целовала журналиста в обе щеки. Он же стал заходить все чаще и чаще. Именно поэтому Гамлиэль не испытывал особых затруднений по приезде в Париж.