Читать книгу "Face Control - Владимир Спектр"

– Вот полотенце. Ах, какой ты сладкий! – Голая девушка встает под душ рядом со мной.

Встает плотно. Обнимает меня. Капли становятся горячее, катятся по нашим телам, скользят единым потоком, делая нас скользкими и свободными. Скользнув по мне небольшой упругой грудью, Наташа опускается на колени и целует лобок. Она утыкается лицом в мой член, целует его, лижет яйца и кожу за ними.

– Вчера ты так и не кончил, – шепчет она, – надо восполнить пробел.

Движения девушки становятся более энергичными и напористыми. Она берет в рот, стараясь заглотить член как можно глубже. Я вижу, что феллация приносит Наташе почти такое же удовольствие, как и мне.

– Кончи мне в рот, прямо в самое горло, – тихонечко просит она и смотрит снизу вверх по-азиатски покорно.

Ласки достигают апогея. Вулкан мечтает извергнуть раскаленную лаву. Я беру девушку за волосы и как можно глубже насаживаю на член… Она хрипит, задыхается, но упрямо не выпускает его. Я кончаю густой и мощной струей. Наташа судорожно глотает ее, ногти впиваются в мою задницу с такой силой, что я стону от боли, смешивающейся с оргазмом.

13:50. Пьем крепкий, только что сваренный кофе и слушаем Future Sound Of London.

– He самая подходящая тема для утра, – говорит Наташа, как будто извиняясь.

– Давно уж не утро, – отвечаю я, – а тема в кайф. Я по утрам вообще Clawfinger да всякий Terrorvision включаю. Задает настроение.

– Это какие-то хардкоровые дела, да? Я вот только по электронике захожу. В основном экспериментальной. IDM там и все такое, понимаешь?

– А чем ты вообще по жизни занимаешься?

– Сейчас ничем. Работала у мужа, но столько времени вместе – думала, задушу его ночью сонного. Хочу пойти учиться. Вот только чему – пока не знаю.

– Здорово. Хотел бы я не знать, чем заняться. А то надоела мне эта запланированность. А муж чем занят?

– У него фирма по дизайну интерьеров. Он в прошлом художник неплохой.

– Примитивист?

– Да-да, это его картины. Вообще-то он русский, а на грузинской тематике клина словил: застолья, бараны, тетки в черном…

– Я по национальности грузин, – зачем-то вру я. (Как-то в кассу выходит.)

– А говоришь без акцента.

– Так я родился в Москве, по-грузински только «гамарджоба» и «мадлопт» знаю.

– Понятно. А делаешь-то что?

Отчего-то не хочется говорить, что занимаюсь бизнесом.

– Ничего. Стихи пишу. Например, такие:

ТИШИНА

Из дома серой щелью –

мятой подушкой

(убитой зверушкой)…

Верил в то, о чем писал,

или летал в вышине,

или молчал.

Строил простые вещи –

даже не мог без того.

И где-то ловил,

и кого-то ловил,

зачем-то ловил

Тишину…

– Хорошее стихотворение. Правда, твое?

– Правда.

– На стихи не прокормишься.

– Я еще в некоторых журналах статейки тискаю. Про извращения, странности всякие.

– А ты сведущ в извращениях?

– Научить тебя некоторым, самым милым?

14

25 октября, понедельник

05:20. Просыпаюсь внезапно, провалившись в яму, кишащую змеями, скользкими и упругими. Вскрикиваю от острой невероятности ощущений. Комок подступает к горлу.

Вот уже второй год я периодически плачу по утрам, приходя в себя от марева жидких снов. Они настигают меня поздней ночью, когда отгремит по Чистопрудному бульвару последний трамвай, последняя пьяная женщина снимет последнего искателя приключений и последняя звезда будет приколочена к черному, как вакса, небу. (Кстати, когда-нибудь даже все это случится в последний раз.)

Я просыпаюсь судорожно, двумя толчками, глажу лежащую рядом женщину по латексу молодой кожи и думаю: «Почему я здесь? Что со мной происходит, неужели я всего лишь животное, вечно находящееся во власти инстинктов? Обычный среднестатистический самец в поисках полигамного рая? Я не так уж и молод, тем более что возраст – понятие относительное. В двадцать пять лет кто-то там уже командовал целыми армиями, становился величайшим поэтом, зарабатывал десятки миллионов долларов. Где чувство ответственности, меры и непонятного мне пресловутого долга?» На душе становится паршиво. Тысячи маленьких червячков грызут меня изнутри. Хочется бежать, звонить, объясняться, плакать, оправдываться и быть заключенным во всепрощающие объятия. Я потихоньку одеваю свои раскиданные мятые вещи: серые клешеные джинсы от Yamomoto, черный свитер с капюшоном, кожаную, якобы летную, куртку Ferre. Распихиваю по карманам ключи от дома, чьи-то мятые визитки, маленький гробик сотового телефона, одинокую пластинку Wrigley's Spearmint, полупустую пачку сигарет.

06:40. В нерешительности стою на лестничной клетке. Угрюмо смотрю на дверь родной квартиры. Зачем-то думаю о том, что живу здесь с двух лет. В памяти встают один за другим слайды моей недолгой жизни. Мне некогда их рассматривать, я усилием воли возвращаюсь в реальность. «Собирайся с духом и вставляй ключ в замочную скважину», – приказываю сам себе. Внезапно дверь широко открывается. На пороге моя мама в белой ночной рубашке. Невольно отмечаю про себя, что она неважно выглядит.

– Привет, – говорю я отчего-то слабым, дрожащим голосом, виновато протискиваясь в глубь квартиры.

– Ты вообще соображаешь, что творишь? – Мама старается говорить тихо, даже как-то пришептывая.

– Сейчас все объясню.

– Что можно объяснить, когда тебя три дня не было дома? – Мамин голос постепенно повышается. – Тебе абсолютно нет дела до окружающих! Всем давно известно, что тебе никто не нужен. Я только не понимала до конца, насколько тебе на всех плевать. Ты даже к самым близким людям относишься по-хамски.

«Я слышал это уже сотни, тысячи раз. Неужели все должно повторяться? Я когда-нибудь умру от этой занудности!» – вялые мысли плещутся в черепной коробке.

– Не думаешь о нас – ничего, мы переживем. Просто о ребенке позаботься! – Она внезапно срывается на крик.

«Да-да, ребенку нужен отец. Такой добрый дядька, катающийся с ним на лыжах и клеящий модели подводных лодок».

– Тебе двадцать пять лет, и ты, между прочим, женат!

«Ну и что, это повод так на меня орать?»

– Дай мне сказать, – почти шепчу я.

– Что говорить? Не надо было рожать! Ты оказался не готов к семейной жизни. Ты инфантильный, невменяемый шизофреник. Тебя лечить надо! Ты псих. И эгоист, с большой буквы «Э».

Мама пальцами показывает, какая огромная эта «Э». В глубине квартиры начинается движение: в спальне папа нервно сетует на раннюю побудку, из своей комнаты выглядывает бабушка и внезапно с криком: «Пришел ирод!» – бросается ко мне. Уворачиваясь от крепких старушечьих кулаков, успеваю спросить: