Читать книгу "Бунт Афродиты. Nunquam - Лоуренс Даррелл"

Бэйнс аккуратно, правда не избежав грамматических ошибок, написал следующее: «В субботу общительный йог встретит юную плоть в английских „Чайных комнатах Мэнвика” в Женеве, чтобы съесть булочку с маслом. Таких булочек больше нет нигде в Европе».

Кровь бросилась мне в лицо.

— Он жив.

Странно, но потом мной завладела досада из-за того, что я так чудовищно скучал по нему.

— Чёртов дурачина, — сказал я.

И тут новые заботы как одна вскинули голову. Бенедикта ставила пластинку.

— В чём дело, Феликс?

— Не хочу навредить ему — сделать gaffe[29]и навести на него Джулиана. Вот в чём дело.

— Думаю, Джулиан уже виделся с ним, — заметила она. — Так что никаких проблем. На самом деле, держу пари, он сам постарался отловить Джулиана, чтобы вернуться на фирму.

— Что?

— Да. Держу пари. И может быть, Джулиан ему теперь откажет!

— Карадок!

Какой странный зигзаг после столь хитроумного исчезновения и мнимого бессмертия!

— Что всё-таки тебе известно?

Бенедикта закурила сигарету и тихо ответила:

— Почти ничего, одни догадки. Джулиан не сказал ни слова, когда мы виделись; однако ещё прежде поразил меня тем, что сам как будто не до конца понимал, Карадок это или не Карадок. Наверно, тот сильно изменился, но я всё равно удивилась, когда Джулиан сказал что-то вроде «или это наш Карадок, или кто-то, притворяющийся им так идеально…». Не исключено, у него просто сорвалось с языка и это ровным счётом ничего не значит. Давай повидаемся с ним.

— Жизнь ему не в жизнь, если он не делает из неё тайны, — разозлился я. — Вот извращенец.

Бенедикта улыбнулась и, взяв меня за руку, потянула вниз, усаживая перед горящими поленьями.

— Я знаю. И всё-таки ему абсолютно нечего скрывать — не больше, чем любому другому человеку.

На самом деле меня больше всего разозлило, подумал я, это неожиданное сомнение в Карадоке, прежде чем тот успел восстать из могилы. Да, так оно и есть.

— А что насчёт Женевы?

— До неё недалеко, на машине так и вообще рукой подать.

— Думаешь, мы можем поехать?

— Конечно же можем.

Бенедикта говорила уверенно, словно знала нечто, придававшее ей смелости; но что это могло быть, я даже не пытался понять. Мне было совсем неплохо, и я ещё больше расслабился в этой новой системе отношений, избавленной от прежней боязливой насторожённости. Неужели наконец зрелость? Не смею на это надеяться. И тем не менее вот мы — грубые копии старых себя, — сидим напротив камина и глядим друг на друга с забавным чувством обновления.

— Сегодня я хотела бы спать одна. Не возражаешь?

— Что за нужда спрашивать меня, а?

— Хочу немного прийти в себя. Как говориться, собрать болтающуюся по карманам мелочь, понимаешь?

Пришёл Бэйнс и, как обычно, немного поважничал после обеда, прежде чем пожелать нам спокойной ночи и поставить на стол серебряный термос с кофе; вот так, собственно, я узнал единственную реликвию, сохранившуюся от наших прежних привычек.

— Ты ещё гуляешь во сне?

Бенедикта улыбнулась.

— Давно не случалось, кажется, с тех самых пор. Надеюсь, больше уже не случится.

Я встал, собираясь уйти, однако она удержала меня за руку:

— Погоди. Давай сначала сделаем кое-что вместе, если ты не против.

Она ушла во внутреннюю комнату и возвратилась с охапкой кожаных мешочков, которые были частью её старинного гардероба. Открывая их один за другим, она вываливала на пол свои дорогие парики — прекрасные волосы монахинь, шведских покойниц, индонезийских и японских гейш — из шелковистого и вибрирующего нейлона. Теперь они лежали кучей. Она стала брать их по одному, нежно поглаживать и расчёсывать длинными пальцами, а потом класть в огонь. От погребальной пирамиды повалил чёрный дым, вскинулось высокое пламя. Я ни о чём не спрашивал, ничему не удивлялся, ничего не говорил.

— С сегодняшнего дня только то, что моё, — сказала она. — Но почему-то мне хотелось, чтобы ты тоже присутствовал. Чтобы ты видел.

* * *

Долго ехать нам не пришлось, да и поездка оказалась комфортной, ибо Бенедикта вывела из гаража чёрный спортивный автомобиль с хорошей печкой и резвым норовом, который она демонстрировала, едва дорога пустела. Наступило время быстрого таяния снега, отчего берег озера как будто плыл в тёплом тумане. Бдительные белые высверки белой горы то появлялись, то исчезали, напоминая актёров, бесконечно выходящих на аплодисменты. При всём своём лихачестве, вела Бенедикта безупречно. Вдруг всё стало лёгким, как дыхание, или мне так казалось. Даже старая Женева со своей по-венски уютной романтической архитектурой и меланхоличными озёрными видами как будто похорошела; тающий лёд хрустел на реке, где пробивала себе путь на юг чёрная артериальная вода — вода, которой вскоре предстояло увидеть Арль и Авиньон.

Для ланча мы выбрали «Каторз», но оба были слишком взволнованы, чтобы предаваться чревоугодию. Медленно бродили мы по берегу, пока не настало время идти в «Чайные комнаты Мэнвика» — реликвию, исторгнутую Викторианской эпохой под занавес и сохранившуюся, подобно дворцу дожа, такой, какой была изначально: без перемен, без стыда и без изъяна… Здесь находилась «штаб-квартира» женевских бабушек и нянюшек (как дом Бонингтона[30]в Риме). Очень старые дамы в домотканых платьях продавали пирожные. Столы — тяжеловесные, как Уильям Моррис[31], ножи тоже; стены оклеены обоями, но до того фантастическими, что Рёскин[32]наверняка одобрил бы. Здесь было даже полное «таухницевское» собрание Шерлока Холмса, пожелтевшее от времени и заполнявшее междуоконный проём. О, всепобеждающая простота. Я хочу сказать, что мы увидели его, едва вошли, в дальнем углу залы, где он сидел, уткнувшись в книжку. Народу было немного. Однако у нас обоих захватило дух от предчувствия чего-то необычного; на цыпочках мы направились в его сторону, словно он был редкой бабочкой и нам не хотелось спугнуть его, чтобы получше рассмотреть редкий экземпляр.

Короче говоря, мы сели за стол, как парочка собак в охотничьей стойке. Нам показалось, что это длилось целую вечность, а на самом деле миновали две-три секунды, прежде чем он захлопнул книгу и заговорил знакомым глубоким голосом: