Читать книгу "Мама джан - Алексей Фролов"

– Ничего себе! Диапазончик у тебя! – воскликнул он. – Ерофеев… «Уроки французского»… И «Майн кампф»! Зачем «Майн кампф», дорогой ты мой?! Зачем тебе Гитлер, это чудовище?! Подумать только: Александр Беляев, Гарри Поттер – и бесноватый Адольф…

– Так ведь я скинхедом был. Все скины «Майн кампф» читают.

– Ты – скинхедом?! Но почему именно скинхедом?!

– По кочану. Меня до двенадцати лет столько раз мудохали, столько шмоток на улицах поснимали. Кто защитит? Никто! А стал скином – ша! Перестали бить…

– Тебя перестали, зато ты сам других бить начал. Да?

– Не без этого. Жизнь заставила.

– Перестань, жизнь его заставила… Мне тоже от жизни досталось… Еще как… Врагу не пожелаю… Что же, и я должен драться, в обидчиков палить из «калашникова», машины взрывать, революции устраивать?..

– У каждого имеется башка на плечах. У тебя своя, у меня своя. Живи своим умом…

– В твоей башке столько понамешано!.. И ума, извини, пока маловато.

– Сколько есть, – окрысился Кабан.

– Ну, и что твой Гитлер? – иронично спросил Сеня. – В каких ты отношениях с ним?

– Он такой же мой, как и твой. Я из скинов два года как вышел.

– Чего же?

– Девчонка у меня была… Любовь, понимаешь… Ну, в общем… прочистила она мне мозги. И потом, как я могу быть скинхедом, если у меня два брата – цыгане.

– Как это? – удивился Сеня и тут же спохватился. – А-а, понял, понял…

Разговор затянулся, Кабану интересно было с Сеней-газетчиком. Он решил закрепить возникшую дружбу, сбегал в супермаркет, купил для Сени бутылку «Путинки», себе взял пару банок коктейля со слесарным названием «Отвертка», девять градусов алкоголя – и общение продолжилось. С того дня они стали частенько беседовать. Под выпивку. Сеня рассказывал о писателях, о книгах, о российской истории, о теперешней идиотской государственной политике. Стихи наизусть читал, он прорву стихов знал. Кабан, как губка воду, впитывал в себя фамилии, названия книг, читал то, что приносил ему Сеня.

Плохо, что Сеня заболел. Ну да ничего, все болеют, а потом поправляются.

Сеня тяжело дышал, измученный кашлем. Привалился спиной к стене, натянул на себя матрас.

– Тебе что-нибудь нужно? – спросил Кабан.

– Да нет вроде… Сигарет бы, правда… Мне легче, когда курю.

У Кабана остались две сигареты. Он отдал их Сене.

– Мы пойдем, ладно? Умудохались сегодня. Да и поздно.

– Идите, идите. Завтра приходите.

– Ясный пень, придем. Курево тебе принесу.

Кабан и Рина попрощались с Сеней и отправились спать на двенадцатый этаж. Спускаясь по лестнице, Рина задержалась и задумчиво сказала:

– Он совсем как моя мама… Перед самой смертью…

– Не каркай!

Кабану очень не понравились ее слова.

– Ложись со мной рядом, Рина, – предложила Оленька, когда они вернулись.

– Ага, щас! – возразил ей шепотом Кабан. – Мы по-другому ляжем… С краю – ты, потом я, потом она, а возле стены Медведь!

– Зараза, ты, Кабан.

– Тише!

– Блядь, ебучие рога! Заткните хавальники! – цыкнули этажом ниже.

– Все, все, Артемыч, спи, – откликнулся Кабан, узнав голос бомжа.

Угомонилась ночлежка. Заснула. Храпели, стонали, вскрикивали, скрежетали зубами, смеялись, плакали во сне ее обитатели.

– Кабан, а Кабан! – тихонько позвала Оленька.

– Че те?

– Трескацца будешь?

– Не-е – хорош на сегодня!

– А я буду… Дай!

Кабан порылся в карманах и протянул Оленьке баян с ампулой. Должок вернул. Пока Оленька казнилась, пытаясь найти в темноте вену, Медведь успел утухнуть, повернувшись носом к стенке. Кабан неожиданно обнял Рину. Она вздрогнула, но скорее от удивления.

– Не бойся! Я тебя согрею.

– О-о… – протянула Оленька, причем непонятно, то ли она словила приход, то ли поняла, как именно Кабан хочет согреть Рину.

А он тем временем уже запустил руку под кофту Рине и полез под лифчик.

– Нет! – твердо сказала Рина.

– Да хорош те, че ты, как целка?!

– Вот именно, что целка. И пока хочу такой остаться.

– Да, ты че? В натуре, что ли?

– Угу…

Кабан просто офигел. В этом подъезде все спали со всеми и, чтобы в пятнадцать лет кто-то на вокзале еще был целкой… такого просто быть не могло.

Он убрал руку.

– Ну, извини… А может, тогда так поразвлекаемся?

– Я же не совсем в твоем вкусе. Сам сказал. Никто за язык не тянул.

– Ты не смешивай вкус с сексом. Одно другому не мешает…

– А мне, значит, мешает.

Оленька тем временем уже поставилась. Ее взяло.

– Кабан-Ебун, блядь, копыта свои убери от нее! – вступилась она за Рину. – Ну, не хочет она! Непонятно, что ли? Ну, целка же… Че ты такое промораживаешь? Забыл, что Вага сказал?

– Женщина, знай свое место! – рыкнул Кабан, раздосадованный отказом Рины.

– Эй, вы там… бля… дадите людям спать или нет?! – донеслось снизу.

– Не напрягай девушку, – уже шепотом продолжала Оленька, расстегивая ему ширинку. – Давай я тебя поласкаю, пока вмазанная.

– Давай, – вздыхая, согласился он. – Хрен тебя разберет, лесби ты или не лесби?

– Это мои проблемы. Я разная. Тащусь, как хочу… Ты же знаешь.

– Ну и не отвлекайся тогда…

Рина свернулась калачиком и, едва успела закрыть глаза, улетела в сонное царство.

Электронные часы на руке у Медведя заверещали. Противно так. Медведь ставил будильник на шесть утра. Кабан мгновенно вскочил, посмотрел на свои – бляха-муха, шесть тридцать! Медведь медленно просыпался, позволяя себе понежиться пару лишних минут. Шоника уже след простыл.

– Миша, мать твою налево и направо, – Кабан пнул Медведя по ноге и тот сразу продрал глаза.

– Совсем оборзел?

– Кто из нас оборзел?!. Опять из-за тебя проспали! Если твои котлы тормозят, то будильник на половину шестого ставь! Поднимай девок, пошли!

Он схватил сразу два матраса и устремился вниз.

На лестницах уже никого не было. Все по расписанию сдали инвентарь и ушли промышлять. Кто в переходы петь, кто в метро – по карманам шарить, кто машины мыть, кто свалки ворошить. У каждого была своя специализация.

Тимоха-тридцать-рэ встретил занудными упреками, но Кабан мимо ушей пропускал его ворчание.