Читать книгу "Медленные челюсти демократии - Максим Кантор"

В сущности, реформы Горбачева той же природы: перестройка — это не просто изменение советского режима, это встраивание российского государства в тотальную социальную модель. Упертая в своей социалистической фантазии Россия — это просто-напросто плацдарм Второй мировой, который взят последним. Очень быстро советского руководителя научили, что для полноценного встраивания в мировую империю следует пожертвовать тем и этим, поступиться амбициями, отдать республики, идеологию, народ — но сколько же имперских пряников можно получить взамен!

Никто в послевоенной Франции не радовался петушиной голлистской политике — неразумность галльского изоляционизма ежесекундно подтверждалась в экономике, но, напротив, вишистская политика Саркози оказалась весьма уместна в современной демократической Империи.

Чем привлекательна Империя (иначе цивилизация) для либерального гражданина — ответ на этот вопрос дается гражданами ежечасно: плюрализмом, многосоставным характером структуры. Кажется, что в Империи всем найдется место, и это залог того, что никого не обидят. Негры, башкиры, мексиканцы и албанцы объединятся в одно большое тело — причем сохранят свои этнические и культурные особенности, а приобретут надежную крышу, пользуясь бандитским сленгом. Собственно говоря, имперская демократия «крышует» отдельные народности и маленькие гражданские права. И либерал, натерпевшийся от опасностей века, понимает, что надо прибиться к надежной «крыше» — чем ракетоноснее империя, тем больше надежд на личную независимость гражданина. Сербу личных свобод достанется крайне мало, если он не пристроится к «крыше» добровольно. А вот разумному обитателю Иерусалима, жителю Латвии или прогрессивному чеху — защита обеспечена. И чем же это плохо?

Гарантией свобод рядового маленького человека является политический плюрализм. Считается, что это основное достижение демократии, и лучше, чем плюрализм, ничего нет. Современный либерал смакует идею политического плюрализма, ему кажется, что после морока коммунистической догматики — именно плюрализм есть защита его маленьких прав. До известной степени это утверждение таит в себе опасность: общество, чтобы развиваться, должно иметь единую цель. Если принять пожелание либерала буквально и вообразить себе общество, не имеющее ясной политической ориентации, но раздерганное на мелкие партии — то ужаснешься перспективам такого плюрализма. Однако, если плюрализм прописан в теле Империи, беспокоиться не о чем. Империя развивается сообразно своим хищным инстинктам — экстенсивное поглощение варварских народов и есть ее обычное занятие. Однако, находясь внутри Империи, можно безмятежно наслаждаться плюрализмом — так насекомые, размножаясь в шкуре животного, нисколько не мешают основным занятиям зверя. Правда, в известной мере психология насекомых меняется от того, в шкуре какого именно зверя они живут. И чем крупнее хищник, тем плюрализм насекомых активнее и безнаказаннее.

Поразительное сочетание демократической и имперской психологий породило уникальные социальные позиции сегодняшнего мира.

Вероятно, любому из читателей приходилось слышать презрительные эпитеты, коими награждают нищих палестинцев — израильские евреи. Поразительным образом это можно слышать из уст эмигрантов из антисемитских стран, которые по себе знают, что такое унижение. Как еврей, который должен помнить о геноциде и Холокосте, может угнетать палестинца, объявлять его человеком, стоящим на низшей ступени развития, нежели он сам? Как может эмигрант из Советского Союза, который еще вчера протестовал против оккупации советскими войсками Афганистана, одобрять вторжение в Ирак и оккупацию того же самого Афганистана Америкой? Как может тот, кто пережил унижения тоталитаризма, славить генерала Пиночета — а все советские диссиденты отметились в этом деле? Как может либерал желать власти тотальной Империи? Ах, все это только кажется противоречивым — внутри демократической империи это самая распространенная логика.

Некогда евреев убивали немецкие нацисты — нацисты были представителями плохой, недолговечной империи. Сегодня Израиль вошел в Империю демократическую и надежную, евреи приняты в качестве достойных граждан достойной империи — в связи с этим они вправе считать арабов людьми несколько менее состоятельными, в том числе даже и биологически. Некогда Афганистан был атакован советскими войсками — это было неправильно, потому что Советская империя была недостаточно сильной, теперешняя Империя сильна достаточно, и сегодняшняя атака на Афганистан — справедлива. Когда диссидентов угнетали советские коммунисты — это было гнусно, поскольку Советская империя представляла цивилизацию не полномочно. Но Пиночет был одобрен цивилизованной империей, и значит, его репрессии против локальных диссидентов оправданы. Что здесь непонятно?

Помню, я как-то спросил знаменитого критика современного искусства, есть ли у него убеждения, и тот ответил, что есть: он верит в плюрализм. Этот ответ мне показался нелепым. Комический герой одного романа ответил на вопрос о своем политическом кредо словом «Всегда!», и вот ответ моего собеседника показался мне столь же комичным. Истина не нуждается в плюрализме, поскольку истина бывает только одна. И если в традиционном архаичном государстве или в государстве коммунистическом вопрос цели был понятен, то при демократии — ясность не входит в компетенцию демократического общества, ясность и цель передоверены большому сверхобществу — цивилизации в целом. Именно в этом и состоит пафос вопроса Пилата (имперского плюралиста): что есть истина? Для Пилата ответ размыт: он демократ и придерживается плюралистической концепции; когда потребуется — ему прикажут. Истина ясна для Христа, и с таким знанием в Империи долго не живут.

Мы наблюдаем сегодня, как либералы и демократы отстаивают идею империи — из естественного чувства самосохранения, из нормальной, биологической тяги к стойлу, но прежде всего потому, что демократия без империи — не работает. Мировая война затем и велась, чтобы создать империю нового типа, империю демократическую.

«Народовластие беспредметно, оно не направлено ни на какой объект. Демократия остается равнодушной к добру и злу… Демократия скептична, она возникает в скептический век, век безверия, когда народы утеряли твердые критерии истины и бессильны исповедовать какую-либо абсолютную истину… Демократия не знает истины, и потому она предоставляет раскрытие истины решению большинства голосов».

Так написал однажды Герцен, впрочем, демократия вскоре и сама убедилась, что хотя плюрализм и хорош несказанно, но для работающей модели государства двух партий достаточно. В дальнейшем упростили и это решение: сегодня разница между правыми и левыми нужна только журналистике. Новые английские лейбористы сильны тем, что они консервативнее консерваторов. Полемика существует в газете — подлинное положение вещей решено заранее, и совсем не голосованием.

Демократия существует в теле империи — на тех же правах, на каких правительство Виши существовало в теле Третьего рейха, депутаты Ольстера существуют в британском парламенте, Баскония существует в Испании, а свободная Чечня существует в России. Имперский интерес этим нисколько не ущемлен, а сами демократические страны — Франция, Испания, Британия, Россия — в свою очередь, вписаны в более крупную социальную модель.