Читать книгу "Величья нашего заря. Том 1. Мы чужды ложного стыда! - Василий Звягинцев"

Так же и Воронцов. Со стороны производит именно такое впечатление. Всегда всем готов помочь, является хранителем убежища, способного защитить от всех напастей (Лихарев на полном серьёзе считал, что огневая мощь «Валгаллы» и её способность уходить в иные реальности делает её неприступной для дуггуров), и в то же время относится к происходящему, вообще к окружающему миру с лёгкой иронией. Мол, ничего другого это коловращение жизни и не заслуживает. Очень может быть, что такой его жизненной позиции способствовало близкое общение с минами, торпедами и иными взрывоопасными предметами. Когда поблизости от тебя много вещества, способного даже помимо пресловутой «единственной ошибки», просто под влиянием неведомых внутримолекулярных процессов обратить тебя в пар, а то и нечто ещё более эфемерное, исходные взгляды на жизнь могут сильно меняться. Большинство становится мизантропами, а некоторый процент – такими вот благодушными, расположенными ко всему миру циниками.

– Ты ведь, друг мой, не слишком давно к забавам нашей молодёжи тоже руку приложил. Собирался, да всё не получалось тебя спросить – просто от скуки очередным кандидатом во Властелина мира себя вообразил или под влиянием непреодолимой силы?

И впервые Лихарев, услышав вот так спокойно заданный вопрос, и не кем-нибудь, а именно Воронцовым, захотел исповедоваться. Как на духу, раньше говорили…

– В том-то и дело, Дмитрий Сергеевич, ни того, ни другого, ни третьего. Просто карта так легла. Дайяне на вашей Валгалле, нашей Таорэре без смысла сидеть надоело, вот и решила она меня по старой дружбе привлечь, чтобы, значит, Секондовскую реальность под себя приспособить, не вмешиваясь при этом в императорские и прочие разборки. Ничего, как ты знаешь, тогда у нас не получилось. А уже потом, совсем в другом варианте, я Фёсту кое-какие подсказки по ходу дела подбрасывал… Но меня другое интересует, пока я тебе окончательного ответа не дал. Самому ж тебе ведь «Мальтийский крест» нравится?

– А чего тут скрывать. Интересный вариант. Я ещё в молодые годы сахаровской идеей конвергенции социализма и капитализма интересовался. Молодой был, думал – раз академик и трижды Герой, так во всём умный. Почти поверил, что и мы, и Запад холодную войну можем свести вничью и приступить к совместной работе на общее благо. Только ведь не могло из этого ничего путного получиться. Умный был физик Сахаров, а понять логики мировой истории и сути мирового империализма не сумел. Ленин и тот на эту тему реалистичнее рассуждал. А сейчас вот новый поворот сюжета наметился. Отчего не поучаствовать в эксперименте? Тем более мне всегда интересно было, и геополитически и просто так, что будет, если Россия действительно станет сильнейшей страной в мире? Недостижимо сильнейшей…

Глава третья

– И каким же образом мы приступим? – спросил Лихарев Дмитрия, когда они, завершив обед, перешли в библиотеку, или, точнее, как это было принято называть ещё в конце позапрошлого века, когда появились первые по-настоящему комфортабельные трансатлантические лайнеры, – курительный салон. Размером он был примерно как спортзал обычной средней школы, с куполообразным световым люком на пятиметровой высоте. В глубоких кожаных креслах и диванах за резными, ручной работы столами ценных пород дерева могли одновременно разместиться свыше полусотни человек, причём на достаточном расстоянии, чтобы не мешать друг другу своими разговорами и табачным дымом «не того сорта».

Впрочем, мощные бесшумные вентиляторы мгновенно всасывали весь дым, а специальные дезодораторы ликвидировали даже намёки на запахи, свойственные прокуренным помещениям.

Джентльмены, позволявшие себе путешествовать первым и вторым классами, предпочитали проводить время не в своих каютах, а в таких салонах за разговорами на политические и финансовые темы, выкуривая при этом массу хороших сигар или благородных данхилловских и петерсеновских трубок. Тогда к этому занятию относились со всей серьёзностью, и никому из членов всяческих парламентов не приходило в голову тратить своё время на принятие законов, ограничивающих священные права личности на собственное здоровье.

Читать там тоже читали, в основном книги или ежемесячные журналы, поскольку свежая пресса по известной причине на пароходы не доставлялась, а первые специальные судовые газеты с новостями, принимаемыми по радио, появились ближе к началу Мировой войны.

Вот и на «Валгалле», где едва ли больше десятка человек одновременно проводило свои «отпуска», имелось всё то, что на прототипе парохода – «Мавритании» предназначалось для обслуживания и комфортного существования более чем двух тысяч пассажиров.

Вдоль переборок от пола до потолка высились застеклённые шкафы и открытые полки, где количество книг составило бы гордость любой районной библиотеки. И это только необходимый минимум – словари, энциклопедии, справочники, научно-популярная литература и художественные альбомы – в основном для того, чтобы вступившие в серьёзную дискуссию джентльмены (не всё же о погоде и статях спутниц по путешествию говорить) могли немедленно найти необходимые доводы «за» и «против» высказываемых собеседником сентенций.

По полу (назвать палубой это паркетное великолепие не поворачивался язык) простирался сотканный где-то в Джайпуре специально для этого парохода и этого салона ковёр в двести квадратных метров, по углам и на продольных стенах зала размещались целых шесть каминов, опять же, чтобы пассажиры не стояли в очереди за право посидеть возле живого огня, в других помещениях судна категорически запрещённого.

Само собой, на «Валгалле» все эти прелести, рассчитанные на множество людей совсем другого времени и культуры, были излишни, но Воронцов, проектируя переделку и модернизацию «Мавритании»[29], кое-какие помещения сохранил в первозданном виде. Вроде как элементы действующего музея истории пассажирского судостроения.

– Да каким угодно, – безмятежно ответил Воронцов, устраиваясь у камина и срезая кончик сигары. Самое то, что нужно, когда за бортом продолжает свежеть ветер и температура уже скатилась ниже плюс десяти по Цельсию. В такую погоду сто раз не позавидуешь морякам былого парусного флота. Трудно даже представить, каково приходилось экипажам экспедиции Беллинсгаузена и Лазарева, к примеру. А ведь жили люди, и плавали вполне добровольно чёрт знает куда исключительно из любознательности и любви к приключениям.

– Но ведь, если я правильно себе представляю картину, тебе придётся как бы изменять и собственным убеждениям и, прости за откровенность, – вашему общему делу. Я достаточно в курсе – подруги моей жены выбалтывают на своих «девичниках» гораздо больше, чем я узнал бы, продолжая следить за вами по всем правилам.