Читать книгу "Поверженный разум - Хосе Антонио Марина"

Обида — еще один аффективный стиль, который искажает, корежит всю нашу жизнь. Это упорное нежелание забывать о причиненном нам зле. „Подавленная агрессия остается на дне нашего сознания, подчас существуя незаметно; там внутри она вызревает, становится яростнее, острее; она проникает во все поры существа человека и наконец становится тем, что управляет нашим поведением и нашими реакциями. Это чувство, которое не было устранено, но, напротив, сохранилось и вросло в нашу душу, и есть обида“, — писал Мараньон[28]в своем труде „Тиберий. История одной обиды“. Как и все прочие аффективные стили, обида разрушает всю чувственную сферу. Известна фраза Робеспьера, возможно произнесенная им в досаде, которую нельзя читать без дрожи: „Я очень рано почувствовал тягостную зависимость от признательности“. Ницше и Шелер[29]писали, что обида способна обрушить всю иерархию ценностей. „Это психическая самоинтоксикация, — определил Шелер, — которая возникает при систематическом подавлении выплеска некоторых эмоций и чувств, являющихся нормальными и принадлежащих к числу естественных человеческих проявлений (например, месть); следовательно, обида вызывает в человеке постоянное стремление к определенного рода ценностным ошибкам и соответствующим ценностным суждениям“. Как зависть и ревность, с которыми он генетически очень близок, этот аффективный стиль ведет к жизненному краху, потому что его жертва живет одержимостью, направляемой обидчиком извне, причем нанесенная обида проживается вновь и вновь беспрестанно.

Я уже сказал о том, что ошибки разума вызываются тем, что „окукленный“ — замкнутый на себя — модуль неумолимо управляет поведением. Зависть, ревность, обида являются яркими примерами тому. Шекспир глубоко изучил их механизмы, поэтому можно проиллюстрировать эту книгу примерами из его трагедий. „Ричард III“ рассказывает о разуме, изуродованном злопамятством. Поднимается занавес, персонаж нам все разъясняет, и его объяснение так прекрасно, что я привожу его здесь полностью:

Здесь нынче солнце Йорка злую зиму

В ликующее лето превратило;

Нависшие над нашим домом тучи

Погребены в груди глубокой моря.

У нас на голове — венок победный;

Доспехи боевые — на покое;

Весельем мы сменили бранный клич

И музыкой прелестной — грубый марш.

И грозноликий бой чело разгладил;

Уж он не скачет на конях в броне,

Гоня перед собой врагов трусливых,

А ловко прыгает в гостях у дамы

Под звуки нежно-сладострастной лютни.

Но я не создан для забав любовных,

Для нежного гляденья в зеркала;

Я груб; величья не хватает мне,

Чтоб важничать пред нимфою распутной.

Меня природа лживая согнула

И обделила красотой и ростом.

Уродлив, исковеркан и до срока

Я послан в мир живой; я недоделан,

Такой убогий и хромой, что псы,

Когда пред ними ковыляю, лают.

Чем в этот мирный и тщедушный век

Мне наслаждаться? Разве что глядеть

На тень мою, что солнце удлиняет,

Да толковать мне о своем уродстве?

Раз не дано любовными речами

Мне занимать болтливый пышный век,

Решился стать я подлецом и проклял

Ленивые забавы мирных дней.

Я клеветой, внушением опасным

О прорицаньях пьяных и о снах

Смертельную вражду посеял в братьях

Меж братом Кларенсом и королем.[30]

Ричард III рассудителен и ловок, он достигает своих целей расчетливо и хитро, но мне представляется, что разум его действует неудачно. Он воспринимает действительность лишь сквозь фильтр собственной ущербности. Нечто подобное случилось с герцогом Орсини, создателем парка Бомарцо[31], который во второй половине XVI века соорудил подобие сада, представляющего собой апофеоз искажения реальности. Этот сад находится в местечке Витербо, в нескольких десятках километрах от Рима, и в нем, по словам Луи Вакса[32], „все извращено, искажено. Человеческие тела, архитектура, сама природа. Мы читаем в надписях, встречающихся в зарослях, что автор стремился создать священный лес, „который не походил бы ни на один другой“, который был бы „похож только сам на себя“.

Я выбираю эти примеры в качестве великой метафоры. Чувство гнева, злопамятство, стыд, зависть могут полностью разрушить представление о мире. Такое чувство вырывается на высшие ступени психологической иерархии, и мы увидим, почему оно не должно оказываться там.

7

Аффективные стили, неразделимо связанные с нашей биографией, образуют часть нашего характера. Они усвоены разумом, хотя иногда могут быть утрачены. Так как предупредить болезнь куда правильнее, чем лечить ее, я занимаюсь так называемой поверхностной психологией, которая изучает внешние проявления человеческой личности, исходя из физиологии, темперамента, воспитания, социальной среды. Речь идет об эволютивной психологии и психологии оценок, которая полагает своей целью помощь в появлении разумной личности, так сказать, в наилучших возможных условиях для того, чтобы быть счастливой, и эта психология получает свое развитие в педагогике возможностей, творчества и личностных ресурсов.

Для специалиста в области „психологии личности“ скорее всего окажется труднодостижимым и даже неприемлемым говорить о „личности как цели“. Для него личность находится не в конце, а в начале пути, в исходной точке поведения, это совокупность постоянных качеств человека, его способ чувствования, мышления, действия. Она служит, с одной стороны, чтобы распознать его идентичность; с другой стороны, чтобы отличить его от остальных людей. Она образует часть первого уровня личности, личности структурной, „вычислительной“. Я не могу изменить ее посредством моих действий, потому что мои действия проистекают из этой личности.

Я предложил во всех моих книгах более четкую теорию личности, которая представляется мне действенной и полезной для жизненной практики. Вернемся еще раз в аудиторию. Я выделяю три этапа в личностных проявлениях. На основе биологической матрицы складываются еще два — посредством сложных воспитательных процессов, постепенных и основанных на приобретаемом опыте. Этими тремя этапами являются: