Читать книгу "Пока мы рядом - Ольга Литаврина"

Кир, знаешь, что ощущает человек под местным наркозом? Допустим, тебе обезболили зуб. Ты понимаешь, что это твоя десна, но не чувствуешь ее. Так было и со мной.

Когда мы были все вместе, чувства и ощущения просто одолевали меня. По отношению к вам с Венькой я ощущал безусловное доверие, тепло, восторг, преклонение и преданность. По отношению к Майке – тут и говорить нечего, сам знаешь. Наши любимые места я и сейчас вижу ясно, как на картинке. Я радовался за каждого из нас, страдал от вашей – и вообще от чужой – боли, выходил из себя и готов был в лепешку расшибиться, чтоб уберечь вас от любых врагов.

А тот день, когда мы прыгали с обрыва на песчаную осыпь и мне дважды удалось просто покачаться на качелях рядом с Майкой и помахать проходящим поездам, – день моего самого полного счастья, до высот которого уже никогда не допрыгнуть моему сердцу.

Не слишком ли красиво я разговорился, Кирюха? Ничего, сейчас поймешь все. С отъездом Майки я потерял не саму ее – она всегда была свободна. Я не потерял ее любовь – ее теплые чувства ко мне, как и ко всем нам, остались теми же. Я навсегда потерял свою собственную любовь и свою радость. И вот тебе пример. Собрались мы с корешами после моей удачной охоты, авторитет собрал нас в «своем» ресторане – сидим, пьем лучший коньяк, жрем фирменные закусоны, здоровые парняги уважительно хлопают меня по плечу, шикарные девицы заглядывают в глаза, стелются официанты, авторитет смотрит с интересом – чувствую себя реальным королем! Все так, как хотелось в детстве, я полностью в шоколаде, совесть совсем не мучает, даже есть, понимаешь, какое-то удовлетворение – вот только радости от этого нет! Совершенно никакой нет радости, сколько ни выпей. Есть тяжелая похмельная скука и – понимаешь, Кир? – горечь, будто я ничего не приобрел, а потерял. Потерял что-то самое важное, чему нет имени и без чего жизнь, как без щепотки соли, – лишилась вкуса.

Смотрю на «телочек» за столом и вижу – любая продается. А заплачу побольше и получу вон ту, за соседним столиком, которая заглядывает в глаза своему спутнику и не обращает на нас ни малейшего внимания! Могу купить путану, Кир, а могу – «порядочную», зрелую бабу или девочку, чтоб под себя подстроить. И все это не стоит даже одного жеста Златовласки – легкого касания тонкой рукой, который доставался мне совершенно бесплатно, как приз в спорте, но унес все силы моего тела и души.

Я как-то разом стал усталым и старым и не знал, чем заглушить эту непроходящую усталость от жизни…

Попробовал жениться – мать просватала девчонку, дочку своей заводской подруги, говорила, что девочка хорошая, скромная, не избалованная и всему у нас научится. В это время мать вообще часто и подолгу гостила у меня. Мне нередко хотелось просто посидеть с ней рядом, ухватиться за соломинку в трясине, затягивающей меня.

Девочка была лет на пять моложе меня, невысокая, худенькая, волосы светлые, как я люблю. Звали ее Мариной.

И я ходил с ней рядом, пробовал держаться за руку, надеялся, что я у нее первый, что она меня любит честно.

И свадьбу мы сыграли, как положено. Был кое-кто из корешей, полно ее родни, две-три подруги моей мамы. Столики в ресторане «Обломов» в Замоскворечье ломились, молодая просто светилась… и единственное, что мне запомнилось, – это стоявший на возвышении огромный аквариум с рыбками. На него я и пялился весь вечер – все глядел на этих самых заморских рыбок, которых никто не спросил, как им этот дико орущий ансамбль, круговерть цветомузыкальных бликов и пьяных рож… Они, как в беззвучном крике, тыкались носами в стекло, хотели сказать нам что-то – и не могли…

Наверное, я сам виноват, что женился без любви и жил с ней. У меня словно ампутировали сердце. Не скажу, что Марина была мне противна – нет, она старалась особо мне не докучать. Иногда, особенно в постели, с ней было приятно. Мне нравился созданный ею уют в доме. И не так уж я был занят, что на нее совсем не оставалось времени. Просто желание ее видеть и особенно слышать возникало редко и с течением времени – все реже, а постоянным было желание держаться на расстоянии. Пусть ей будет хорошо, могу даже часок в день и пообщаться, но не больше. Больше общаться было просто незачем и, как мне казалось, не о чем.

Я даже и сына ей заделал, чтоб не скучала. Пусть лучше по детским консультациям ходит, чем дома сидеть или по салонам красоты и фитнес-клубам шляться. Пока она ходила беременная, у меня даже жалость какая-то к ней проклюнулась. Мать от нас просто не вылезала – вот и хорошо. А теще я бывать у нас запретил. Когда родился наш Колян, я после долгого перерыва буханул со вкусом и впервые ощутил себя и впрямь кому-то нужным.

И вот тут-то, почувствовав себя в роли незаменимой матери, моя Марина и начала потихоньку проявлять характер. То была как мышка, не слышно ее и не видно, а тут начала выговаривать: почему я так поздно, почему всем в палате на рождение детей шубы норковые подарили, почему то да се?.. И не жалко мне было денег на шубу, и приходил я поздно как раз для того, чтобы на нее заработать. Но когда за этой волной пошла следующая: почему не помогаешь моей матери? Почему твоя от нас не выходит, а моей и на порог заказано? Когда уж до сына пыталась меня не допускать – мол, заросший, грубый, пьяный, – отношения медленно, но верно и непоправимо портились. Тем более что к своему Кольке я сильно привязался. Жена даже ревновала меня к нему.

Пришлось еще больше зарыться в работу, бывать дома еще реже и стараться не показать, что все в ней теперь меня раздражало: плаксивый голос, голова вечно в закрутках, старые халаты, серые ночнушки, нытье, что мало приношу денег, и доводившее меня до безумия вечное «вот другие мужья»…

Зато «в деле» меня ценили. Когда я куда-то зарывался – хоть в спорт, хоть в «работу», – во мне включались и интуиция, и смелость, и даже какая-то нешкольная сообразительность. Авторитет – уже согласный на простое человеческое обращение Йося, – окончательно приблизил меня к себе, уверял, что только мне может доверять (в чем был не так уж и не прав). С «должности» одноразового киллера я пошел выше. Мы «перестроили» и упростили режим охвата торговых точек, отсекли лишние звенья, вложились в кое-какие по-настоящему прибыльные проекты (типа производства наших автоматических теплогидроионизаторов, обогнавших дорогостоящий импортный климат-контроль). Правда, мне наперебой угрожали. Или подкупали, отчего предыдущие «замы» и отпочковались от Йоси, прежде чем благополучно сыграли в ящик. И когда наконец пошла долгожданная сверхприбыль, довольный «папа» вызвал меня и посвятил во все тонкости самого важного нашего дела. Из-за него-то мне и приходилось и постреливать, и запугивать, и даже сдавать ментам «кого надо». Или – «кого не надо». А так как было это все в «лихие 90-е», то ко времени нашей прошлогодней встречи Йося и сам приказал долго жить. Знаешь ведь, в нашем деле не заржавеет! И все карты остались у меня на руках. У меня и у нашего Партнера. Карты беспроигрышной игры в наркотрафике, где исходной была редкая галлюциногенная травка из-под «райцентра» Маналы в предгорьях Тибета, а на выходе – целая сеть бойких наркоточек по вокзалам и ночным клубам…

Вот уж наелись мы шоколада – и я, и моя Мариша, и мой наивный и доверчивый Колян, всегда глядевший мне в рот, не слушая шипения матери и тещи! А потом моя дражайшая приоделась, наняла домработницу и обнаружила, что она «молодая красивая женщина и не нуждается в моем внимании». Это ее слова! Марина разошлась со мной, когда Колька пошел в школу. Вышла замуж за своего любовника, а я продолжал давать деньги на сына. А в 97-м, когда убили Йосю и довольно сильно постреляли за нашим «карточным столом», я уступил ее настоятельному скандальному требованию: официально отказался от сына и разрешил любовнику усыновить его и записать на свою фамилию. Да еще и обставил все так, как будто Колька и в самом деле был не моим сыном. Я тогда очень боялся за Коляна, он у меня единственный, и я надеялся: вырастет – поймет…