Читать книгу "Теплая вода под красным мостом - Е Хэмми"

Результаты всегда превосходят первопричины по своей мощи. Ну, например, при сильном землетрясении, когда здание сотрясается от мощных подземных толчков, никто не задумывается о том, где находится эпицентр землетрясения. Да, именно так. Вот и в случае с Саэко причина обильного водовыделения всегда отходила на второй план, как бы смывалась самим фактом излияния воды из её тела. Как здорово, когда от тебя в решающей степени зависит именно результат, перекрывающий любые причины и прочие факторы, думал я, вдыхая запах воды. Такому можно только позавидовать.

Если стремительный поток смывает причины, значит, остаётся один результат цвета воды. Это как лента Мёбиуса. А может, остаётся причина? Нет ни изнанки, ни лица. Нескончаемая лента. Всё взаимосвязано. Также и с тепловатой водой, скапливающейся в теле Саэко. И внутри кольца этой ленты — я. Внутри синеватой ленты воды из тела Саэко. Я захлебываюсь этой водой, мои яички жутко разбухли, стали как соевый творог. Волосы потеряли цвет, а кожа истончилась, как лист бумаги. Меня разрушает эрозия. Благостное состояние души, питающейся тепловатой водой. Поразительное умиротворение. Из клетки на помосте для сушки белья смотрит летучая мышь. Это Пепе, который по определённым причинам и под давлением известных обстоятельств оказался в клетке у Саэко и висит вниз головой. Меня видят кругленькие глазки летучей мыши, привезённой сюда из далёкой-далёкой страны… Какая роскошь!..

К Пепе Саэко прикупила Пипи. Таким образом, пара обошлась ей в полцены — путём покупки только самочки. Какое бесстыдство! Я был зол. В ней иногда идеально сочетаются стыд и бесстыдство. Однако и то, и другое смывается мощным потоком воды.

Пепе и Пипи. Четыре чёрно-синих глаза летучих мышек смотрели на нас с помоста для белья. Под взглядом чёрно-синих глаз-бусинок Саэко изливала из себя воду. У нас получалось так хорошо, что лучше и быть не могло. Я очень любил такую Саэко — женщину, изгоняющую из себя воду.

Должен вам признаться, что увязнув в этой истории с водой, я не раз с трудом подавлял в себе желание написать об этом в газету или рассказать по телевидению. Иногда желание это становилось настолько неотвязным, что я порой удивлялся, почему ко мне не бросаются репортеры; частенько мне хотелось самому взять и позвонить в какую-нибудь газету или на телевидение. Не то чтобы я рассчитывал получить от этого выгоду. Просто меня распирало от хранимой в тайне информации, а в таких случаях людям очень хочется поделиться ею с окружающими.

В самом деле, если по телевидению любят преподносить такие жареные факты, как появление НЛО или сгибание усилием воли ложек, то почему не рассказать о женщине, из тела которой при каждом половом акте вытекает два литра воды. Если не в утреннем шоу, то хотя бы в ночном. Я воочию представлял, как буду отвечать на дурацкие вопросы ведущего и под его слегка насмешливым взглядом, причмокивая языком и подбирая слова из своего скудного лексикона, серьезнейшим образом толковать о чудесном феномене Саэко. Однако же я ещё никому не рассказывал об этой женщине и её воде. Не выступал на телевидении. Другими словами, не поделился своим знанием и продолжал наслаждаться в одиночку.

Сейчас я думаю: а почему?

Мои размышления подвели меня к следующему выводу: ни вода, ни Саэко как таковая не являются какими-либо условными обозначениями, символами или общими понятиями; их было бы затруднительно классифицировать подобным образом, ибо это — очевидная и реальная субстанция. Если представить эти самые два литра как какой-то отвлеченный феномен, то при хорошо подвешенном языке можно представить всё это как достаточно понятное, хотя и скучное до зауми явление. Иначе говоря, умелый рассказчик сумел бы, не смущаясь, обобщить и истолковать так, как ему было бы надо — эти воображаемые два литра.

Если же рассказывать о Саэко и о её воде, то фактов столько, что приходится говорить об этом с какой-то странной радостью или непонятной грустью. Мне же решительно не хотелось ни преувеличивать, ни приуменьшать эту цифру. Я не отдал бы ни единого литра (вот и сейчас, рассказывая вам эту историю, я стараюсь придерживаться того же принципа, может, конечно и зря).

Рассказ очевидца — это рассказ очевидца. Я не намерен придавать своему повествованию абстрактно-универсальный характер. Ибо чем больше плетешь небылиц, тем больше риск сбиться на пошлую и смешную историю либо на дурацкое повествование «о загадочном и ужасном». Увлекшись водой Саэко, я едва постиг её суть и всякий раз в последний момент отказывался от мысли поделиться с кем-либо подробностями насчет Саэко. Таким образом, я в одиночку наслаждался играми с водой. При этом мне было так хорошо!

Но тогда возникает вопрос: почему же я рассказываю эту историю ВАМ?

Да потому что по рассеянности, в самом деле, по рассеянности я уже завел об этом речь. Так что теперь уже ничего не поделаешь, надобно продолжать.

Спасибо, что вы меня слушаете…

Сон

Ещё оставалось два дня до истечения срока кампании, и кукла «дарума» смотрела на нас уже двумя глазами. Тётушки-внештатницы приложили последние усилия, и спущенные сверху разнарядки были выполнены. Вечером в офис отделения доставили сакэ, и мы устроили корпоративную вечеринку. От руководителя штаба по проведению акции поступила благоухающая поздравительная телеграмма, украшенная засушенными цветами. Заведующий филиалом громким голосом зачитал её: «От души поздравляю Ваш коллектив с большим успехом. Выражаю восхищение усилиями всех сотрудников филиала». Судзуки со слезами на глазах пожал руки каждому работнику, а потом нарисовал чёрной тушью «даруме» второй глаз. Грянув троекратное «банзай», мы осушили чарки. Лицо Судзуки и загорелые физиономии тётушек-внештатниц сияли. Пожимая мои пальцы своей толстенной ручищей, Судзуки заметил: «Нынешний опыт, надеюсь, пойдёт на пользу. В следующий раз, пожалуйста, постарайся!»

Всё было в порядке. Проходя в приподнятом настроении по берегу Кигосигава, я несколько раз слышал всплески воды от проплывавших мальков карпа. Всё было нормально. От моста Итинохаси к Нинохаси, от Нинохаси к Саннохаси, от Саннохаси к горбатому мосту текла река, в небе плыла луна, в Фехтовальном зале Ханамура царил соответствующий боевой настрой, в акушерско-гинекологической клинике один за другим появлялись на свет младенцы.

В доме Саэко летучие мыши Пепе и Пипи висели в клетке рядом друг с другом, похожие, как негры-близнецы и ждали моего прихода. Саэко постелила на матрац тёмно-синий плащ, который высушила ещё днем. Обнажившись, она улеглась на плащ, натянула на голову капюшон и, скрестив на груди руки, продетые в широкие рукава плаща, шутливо протянула: «Я — летучая мышь!» Я тоже разделся, прилег на плащ и тоже как бы превратился в летучую мышь-самца. Мы соединились. Пепе и Пипи смотрели на нас. Саэко с тяжёлым вздохом сообщила, что вчера, после моего ухода, ей приснился странный сон — и она вновь испустила воду.

— Мне приснилось, что лунной ночью, когда я пошла к Кигосигаве, — рассказывала она, — чтобы спустить на воду написанные бабулей таблички с предсказанием судеб, сначала вода плеснула мне на ноги, а затем меня всю окатило. А потом случилось нечто ещё более странное: вышло так, что, держа в руках таблички с предсказаниями, я болталась в воде, лежа на спине. Причём гораздо выше по течению, за мостом Итинохаси. Моя спина не касалась речного дна, значит, в том месте было достаточно глубоко.