Читать книгу "Предрассветные призраки пустыни - Рахим Эсенов"

– Я разрублю его тело пополам и отдам шакалам, – хмуро проговорил Хырслан-бай.

Западня

– Хотите, я расскажу вам, как погиб славный Мерв? – начинал обычно свои истории Сахатдурды-ага. – Хотите, я поведаю о падении древнего Мерва, звезды славного Хорасана?… Это, может быть, и легенда, а может, и быль. Рассказывал мне ее дед… Мерв пал жертвой раздоров и предательства. Из седой старины к нам дошли мудрые слова о презренных людях: «Предателей презирают даже те, кому они сослужили верную службу». Даже Чингисхан, выжав из предателя все, расправлялся с ним, как с заклятым врагом.

«Убейте его, – приказывал Чингисхан. – Он предал своих братьев… Нас, чужих, продаст еще легче».

Сахатдурды-ага задумывался, доставал из кармана халата желтую тыковку-табакерку, бросал под язык щепотку зеленого табаку и замолкал. Казалось, умолкал надолго. Но старик мысленно перебирал в памяти истории, одни занятнее других, и вот, сплюнув зелье на песок, начинал свой рассказ.

– Было это давным-давно… На Хорасан несметными полчищами ринулся Чингисхан. Над богатым и блистательным Мервом собрались черные тучи. Тысячи его защитников пали костьми у стен крепости, но Мерв врагу не сдали.

Визирь Мерва Беха-аль-Мульк трусливо сбежал из крепости и вызвался провести монголов в город тайными путями. Храбрый, говорят, умирает один раз, трус – тысячу. В последнюю минуту продажный визирь заколебался: знал, что первым погибнет от рук защитников цитадели. Чтобы не прогневить своих новых господ, он пустился на уловку: снарядил в Мерв послов, таких же изменников, как сам. С ними он передал гнусное письмо: «Эй вы, жалкие черви! На вас движется войск тьма-тьмущая, семь тысяч монголов и десять тысяч их нукеров. И я иду с ними… Не успеете и вздохнуть, как они раздавят вас. Лучше почетный плен, чем смерть…»

Туркмены отрубили предателям головы и выбросили их за крепостные стены на съедение бродячим псам.

Славный Мерв – краса и гордость Хорасана – превратился в неприступный бастион. Его защищали все: богатые и бедные, мужчины и женщины, немощные старики, даже дети. Спесивый Тули-хан, младший сын Чингисхана, не находил себе места в лагере, вопрошал у звездочетов, немым взглядом укорял застывшего в шатре бронзового Будду: «Даже ты не можешь мне помочь, о всесильный! Как же мне одолеть этих проклятых туркмен? Скажи, как положить мне к своим стопам столицу Хорасана? Помоги мне, и я принесу тебе в жертву самых красивых женщин и мужчин Мерва…»

Придворные пуще смерти страшились ханской ярости. Уже потеряли счет разведчикам, гонцам с переломанными хребтами или брошенным в клетку к тиграм. Всех, кто приносил из крепости безутешную весть, Тули-хан отправлял на смерть.

– Непокорный Мерв, словно заколдованный, отметая бесчисленную рать монголов, стоял непоколебимо! – эти слова Сахатдурды-ага произносил с гордостью и оглядывал всех сидящих своими умными, глубоко запавшими глазами, будто хотел убедиться, достаточно ли внимательно слушают его молодые. – И вот ханский советник, старый опиоман Ли Тун По, – продолжал задумчиво аксакал, – в минуты просветления, пав на колени перед ханом, прогнусавил:

«О великий и светлый Тули-хан! Незрелый ум твоего преданного слуги осмелился преподать тебе один совет. Снаряди в столицу Хорасана когорту верных шпионов… Пусть они примут облик слепых и глухонемых, но видят и слышат все! Пусть они, как верные псы, станут твоими очами и ушами. Пусть они разведают уязвимые места звезды Хорасана… Луна – и та со щербинкой. И у Мерва должно быть уязвимое место. И тогда, о великий и единственный наследник покорителя вселенной, ты поставишь на колени этих обрезков… Только твои войлочные сапоги растопчут столицу нечестивых туркмен».

Тули-хан принял совет придворного. Монгольские соглядатаи с великим трудом проникли в крепость. Чего только не услышишь, чего только не повидаешь в большом, разноязыком городе. Прямо на улице, у пышущего жаром тамдыра, до хрипоты спорили богато одетые женщины.

Сахатдурды-ага, улыбнувшись, мастерски подражал сварливым горожанкам:

– «Легче в полуденную жару сыскать росинку, чем капельку ума в твоей безмозглой голове, – выговаривала старшая жена феодала самой младшей. – Кто не знает, что в святую пятницу, когда души покойников наведываются в родной дом, печенье выпекают по особому рецепту… Не как в будние дни. Из-за тебя, проклятой, светлые души героев, павших под стенами священного Мерва, не взвидят рая, в ад угодят!..»

«Вах, птичья твоя голова! – взъярилась другая женщина. – Да околеть мне на месте, если я не сумею сделать того, что сделают твои жирные потные руки… Это я ли не знаю, какие печенья пекутся к святой пятнице?!. Люди, вы слышали, что мелет эта дуреха?! Это я-то не могу печь? Если бы на моем роду было написано стать султаном, то я давно повергла бы даже Мерв… Я не топталась бы на трупах своих войск, как эти бестолковые кривоногие монголы…»

«Ой, уморила! – взвизгнула первая женщина. – Ты гремишь, как тот надтреснутый колоколец на шее нашего старого козла…»

«Ты думаешь, я говорю пустое?! Будь я на месте монголов, я разрушила бы плотину на реке и затопила город. Вот! О, я положила бы великий Мерв к своим ногам…»

Одуревшие от безделья женщины бранились еще долго и сварливо. Они и не заметили, как чья-то призрачная тень мелькнула за тамдыром, метнулась в сторону вражеского лагеря и растаяла в вечернем воздухе.

В ту же ночь монгольский предводитель приказал разрушить плотину. Воды Мургаба хлынули на город. Утром Тули-хан легко овладел столицей Хорасана.

Сахатдурды-ага помолчал, погладил окладистую бороду и заключил:

– Этих болтливых жен феодала в назидание потомкам похоронили в развалинах Мерва, возле мавзолея султана Санджара. Народ решил: пока жив на земле хоть один человек, каждый, кто проходит мимо их могилы, должен бросить в их сторону камень проклятия. На много верст окрест вы не найдете ни одного камня… Каждый, кто ездит сюда, берет с собой камни по целому хорджуну.

Из рассказов аксакала Сахатдурды-ага, что живет в Мургабском оазисе

Уехав с десяткой конников из лагеря Джунаид-хана, Аманли Белет возвратился в урочище Сувлы. Опытный чекист, он был доволен своей работой: ему удалось распропагандировать более восьмидесяти басмачей во главе с Дурды-баем. Еще ничего не зная о расправе над этим юзбашем, Аманли отпустил конников в свои аулы, сказав, чтобы они собрались здесь, в урочище, в конце недели. Никто, кроме нескольких чекистов из Ташауза, не знал о местонахождении Аманли Белета. Тут, на безлюдном безбрежье плато Васа, где степь мелкой песчаной зыбью переходит в крутобокие барханы, стоит три десятка юрт и неказистых мазанок, построенных из сплетенных щитов камыша и тамариска. Мазанки – жилища бедняков, их называют кепбе. Маленький аул затерялся в дикой глуши, в стороне от шумных караванных дорог. А тут и родниковый колодец с мягкой, вкусной водой, подобной амударьинской. Когда-то здесь протекал полноводный Узбой, несший свои волны в Каспий. Дикие орды восточных завоевателей, ворвавшиеся сюда, предали огню цветущие города, разрушили ирригационные сооружения, и русло Узбоя повернуло на север, в холодный Арал… Огненный зной и кочующие барханы испепелили зеленые оазисы…