Читать книгу ""Зверобои" против "Тигров". Самоходки, огонь! - Владимир Першанин"

Миша Лыгин дергал зацепившийся за что-то карабин. Крикнул Чистякову:

– Стреляй, чего смотришь?

В пулеметчика пальнули оба одновременно. Попали. Немец, очень хотевший выжить, продолжал медленно переставлять ноги, оглядываясь назад. Понимая, что не сумеет спастись, поднял вверх руки.

– Поздно, сучонок. Забыл, как наших на гусеницы наматывали? Жри!

Лыгин выстрелил еще раз, и пулеметчик упал. Следом подхватили карабины Роньшин и один из подносчиков. Стреляли в шевелившегося возле Т-4 танкиста, в убегающих пехотинцев, в перевернутый мотоцикл.

– Стой, – опустил дымящийся ствол Михаил Лыгин и, будто только сейчас, увидел лежавших товарищей.

Семен Пекарев, командир орудия, умирал. Санитар перевязал его, но крупнокалиберная пуля, пробила легкие. Он истекал кровью. Заряжающий был убит наповал пулей в лицо. Контуженный близким взрывом, один из подносчиков снарядов сидел, привалившись к брустверу. Его увели в санчасть. Кинулись за трофеями. Лыгин, заменивший командира, пытался остановить людей, но в азарте его не слышали.

Принесли два автомата, консервы, десяток гранат с длинными, удобными для броска ручками. Жаловались, что достались одни наручные часы, и вопросительно смотрели на Лыгина. Ему часы были нужнее всего, но он ничего не сказал и, отвернувшись, приказал Чистякову:

– Сосчитай снаряды.

Глава 3. Окружение

Остались в строю всего восемь гаубиц. Погибли оба командира гаубичных дивизионов, тяжело ранили комполка, и на его место был назначен командир батареи Ламков как наиболее опытный из офицеров. Думали, возглавит людей комиссар, званием намного выше. Но комиссар вместе со своим помощником по комсомолу возился в блиндаже с документами и командовать не рвался.

Часть пехоты исчезла неизвестно куда. Остатки стрелкового полка спешно окапывались неподалеку от орудийных позиций.

Политрук вылез из блиндажа и, поглядывая в небо, стал считать вражеские потери. Догорали три танка и бронетранспортер. В качестве трофея кроме стрелкового оружия достался легкий чешский танк с разбитой ходовой частью, но исправным орудием и двумя пулеметами.

Возле него возились бойцы. Кто-то предложил вырыть капонир и оборудовать бронированную огневую точку. В машине оставалось довольно много снарядов и патронов к пулеметам. Подошел подполковник, командир пехотного полка, оглядел суетившихся бойцов, политрука с открытым планшетом. Приказал провернуть башню, но ее от удара заклинило, она едва сдвигалась градусов на тридцать.

– Пулеметы снять, собрать патроны. Танк взорвать, – отрывисто командовал подполковник, а затем спросил политрука: – Что пишете, стихи, что ли?

– Никак нет, – растерянно заулыбался тот. – Подсчитываю вражеские потери.

– Большие потери-то?

– Три танка и бронетранспортер. Вот этот танк четвертый. Фрицев убитых почти полсотни.

– Значит, крепко шарахнули по врагу?

– Ничего, – осторожно ответил помощник по комсомолу.

– А наших не посчитал? Вон те, которые в степи лежат.

– Я ведь из артполка. Своих мы посчитали.

– А эти, значит, чужие. Соседний стрелковый полк начисто выбили. У меня меньше половины людей осталось. Это уже сколько тысяч наберется? А ты шляешься со своим планшетом, три танка да взвод фрицев все считаешь. Иди, делом займись.

– Так точно, товарищ подполковник, – козырнул политрук и рысцой побежал к своему блиндажу.

Артиллеристы тоже понесли немалые потери. Все двенадцать трехдюймовых пушек по приказу командира дивизии были переброшены на передний край и, скорее всего, погибли в бою с прорвавшимися танками.

Из двадцати четырех гаубиц четырнадцать были разбиты. Еще две, получившие повреждения, вернули в строй, наскоро починив. Хоть и без прицелов, они могли вести огонь.

Восстанавливали, углубляли капониры, засыпанные землей, выкапывали ящики со снарядами возле обломков гаубиц, а рядом с ними тела погибших. Их было много. Саня уже начинал привыкать. Оттащил, взяв под мышки, мертвое тело артиллериста, мешавшее поднять ящик со снарядами.

Антон Роньшин взвалил на плечо ящик, а Чистякова позвал земляк, Гриша Волынов. Перехватил его напряженный взгляд, уставившийся в одну точку. На земле лежали два снаряда, ящик развалился, а на боеголовках и гильзах лежал непонятный комок, смешанный с землей, обрывки веревок, почему-то розовых.

Это были внутренности разорванного на части артиллериста. У Сани подступила к горлу тошнота, он с трудом сдержался, подобрал доску от ящика и сгреб комок в сторону.

– Бери один снаряд, я – другой.

Голос не повиновался, вырывалось шипение. Волынов его понял, осторожно поднял снаряд, стараясь не глядеть на буро-зеленые потеки на гильзе, понес свою ношу к временному складу.

– Под ноги гляди, – окликнул его Роньшин. – Распустил слюни.

Погибших артиллеристов похоронили, углубив одну из воронок. На этот раз одежду и обувь не снимали. Не до того. Да и оставшиеся в живых не подпустили бы трофейщиков к телам. Треснули три прощальных залпа, и люди разошлись по местам.

В батарее, где служил Чистяков, остались всего две гаубицы. В нее включили остатки соседней батареи, там уцелело всего одно орудие. Гриша Волынов, подавленный увиденным, оживился, что находится рядом с расчетом Сани Чистякова, который после смерти Пекарева исполнял обязанности заместителя командира орудия.

Ребята помоложе храбрились, хотя похороны произвели тягостное впечатление. Некоторые нацепили трофейные штык-ножи в ножнах, кое-кто носил за плечами автоматы. Переговариваясь, показывали на сгоревшие немецкие танки – мол, крепко врезали фрицам.

Бойцы постарше их оптимизма не разделяли. Почти всех лошадей в батарее забрали для вывоза раненых. Лыгин сомневался, что они вернутся обратно, и приказал бдительно охранять оставшихся пять лошадей. А что с них толку? В лучшем случае они сумеют вывезти лишь одну пушку.

Капитан Ламков обходил десять уцелевших гаубиц полка, заставлял людей закапываться как можно глубже. Когда-то новенькие свежепокрашенные орудия были избиты осколками, краска на стволах сгорела, щиты испещрены вмятинами, некоторые погнуты. На одной из гаубиц кусок щита был вырван, из колес торчали лохмотья резины.

Но, что хуже всего, была нарушена хорошо выстроенная система обороны. Десять орудий защищали участок, на котором еще вчера находились двадцать четыре гаубицы и двенадцать «трехдюймовок». Оставшиеся орудия стояли, как островок в степи. Пехота окапывалась где попало, образуя подкову, которая прижималась к артиллеристам.

Их можно было понять. Пехотинцы видели в тяжелых орудиях свою единственную защиту. Из легкой артиллерии остатки двух потрепанных полков имели батарею короткоствольных «полковушек» и несколько «сорокапяток», эффективных лишь на близком расстоянии. Оставались еще противотанковые ружья, на которые надежды было совсем мало.