Читать книгу "Вся la vie - Маша Трауб"

   Так или иначе, но за несколько лет такой жизни старший сын построил себе на том же участке новый дом, куда и переехал жить, сдавая в аренду московскую квартиру. Впрочем, второй этаж своего старого дома он тоже продолжал сдавать. Цены на подмосковную недвижимость взлетели, а денег много не бывает.

   Младший брат успешно спился. У него случались дни просветления. В один из таких дней он помирился с сестрой. Позвонил и попросил его спасти. Взамен предложил жить на его первом этаже. Сестра, милая, тихая, безмужняя женщина с дочкой, откликнулась. Во всяком случае, приезжать стала регулярно. У них даже график сложился.

   Сестра приезжала на дачу и отвозила младшего брата в больницу – выводить из запоя. На месяц-два. Это время она сама спокойно жила на даче. В это же время старший брат находил новых жильцов на свой второй этаж. Про сестру он говорил – милая, тихая соседка с дочкой. Никаких проблем. Можно даже за солью ходить по-соседски. Так оно, собственно, и было. Потом сестра съезжала, потому как младший брат возвращался из больницы и начинал бурно отмечать выздоровление – с музыкой, бабами и водкой. Жильцы недоумевали – в чем дело? Где та милая соседка? Старший брат разводил руками – форс-мажор. Это муж соседки, говорил он про младшего брата. Не должен был вернуться так рано. Потерпите. Это ненадолго. Жильцы терпели еще два дня, а потом съезжали. Старший брат деньги не возвращал. Мол, сами решили. Я за соседей не в ответе.

   Всю эту историю мне рассказала сестра. Мы случайно разговорились. Ее дочка захотела посмотреть на нашего «маленького», и они зашли к нам на участок.

   Она – я не помню, как ее звали, – зашла за забор на выдохе. Как будто в прошлую жизнь шагнула. Прошла по тропинке, потрогала дерево. Оказалось, что за все это время она ни разу не была в этой части.

   – А здесь качели, под этой сосной мои секретики, а здесь скамейка. Папа на ней любил сидеть, а мы в тех кустах прятались. – Женщина показывала в пустоту и говорила, констатируя. Без глагола «быть» в прошедшем времени. Сосны, скамейка, кусты – я смотрела на новозеландскую траву, скошенную газонокосилкой. Женщина часто заморгала и предложила выпить – от брата бутылка осталась. Я отказалась – грудью кормила, – а она выпила. И посоветовала уезжать сейчас – через неделю из больницы возвращается брат. Сказала и замолчала, как будто сболтнула лишнее. Потом еще выпила и призналась, что старший брат подбрасывает ей денег. За молчание и игру в милую тихую соседку. Она берет. А что делать? Мужа нет, работы тоже. Старший брат всегда умел устроиться. Еще в детстве, когда все обменивались фантиками, он ими торговал. Мог помыть за сестру посуду – тоже за деньги. Или взять на себя чужую проказу – опять же за рубль.

   Младший брат – любимчик, умница, талант, но слабый и безвольный. Поэтому и пьет. Хотя мог бы работать. Или не работать, а писать стихи. Он талантливые стихи писал. Все говорили. С братом у них всегда проблемы были. Младший никак не мог понять, почему у старшего все имеет свою цену. Романтик, идеалист. Теперь вот алкоголик.

   А она дура. Наивная дура. Без собственного мнения. Куда ветер понесет, туда и поплывет. Как скажут, так и сделает. Замуж вышла, потому что позвали, а отказать было неудобно. Ребенка родила, потому что врач сказала, что нельзя делать аборт. Муж бросил и полквартиры отобрал. Ее, между прочим, квартиру, отцом подаренную. Потому что совместно нажитое имущество. А она согласилась. Теперь живут с нелюбимой дочкой от нелюбимого человека в однокомнатной. Она ее, дочку, даже видеть не может. Очень на своего отца похожа. Как посмотрит – все его. Ежедневный кошмар наяву. Так ведь нельзя думать? А она думает. И ведь ни у кого жизнь не сложилась. Старший не был женат. Только бабы временные. Младший женился, так жена сама от него сбежала. Через полгода после свадьбы. Она вот тоже одна.

   – Уезжайте отсюда, – сказала она мне, – здесь место проклятое. Плохо здесь.

   Я ее не послушалась – пьяная, расстроенная женщина.

   Через неделю вернулся младший брат. Мы не спали. Я качала на руках маленького Васю, удивляясь, как он может спать. Внизу шла гульба. Муж не выдержал и спустился. Пошел на ту половину. Вернулся белый. Лег в постель и уставился в потолок. Зазвонил телефон. Я кинулась к трубке.

   – Значит, так, – сказал голос, – не нравится – уе…те, и скажи спасибо, что у тебя ребенок. Дети – это святое. Считай, что твоего мужа ребенок спас.

   – А вы кто? – спросила я.

   – Мы друзья твоего соседа. И мы тут отдыхаем. И не любим, когда нам мешают. Как отдохнем, уедем.

   – Просто очень громко, я боюсь, что ребенок проснется.

   – А от этого он не проснется?

   Я услышала хлопки. То ли в трубке, то ли за окном. Два подряд. Вася заплакал во сне.

   Утром я собрала чемоданы и оставила бледного мужа вызывать такси. Взяла Васю и пошла в дом к нашему хозяину. Я не помню, что ему говорила. Не знаю, что потом по телефону, когда мы уехали, говорил ему мой муж. Но хозяин вернул нам деньги, заплаченные вперед. Отдавал по частям. Но отдал.

   Наша собственная дача находится далеко – за 120 километров. Вечером в пятницу из центра Москвы – три часа на дорогу. Я не люблю туда ездить, но моя мама делает все, чтобы я туда ездить полюбила. Во всяком случае, все, что мои родители делают на дачных сотках, делается под лозунгом «Все для вас и для внука».

   Новшества, будь то новый чахлый кустик бегонии или постройка летнего душа, демонстрируются сразу по приезде.

   – Ну как? – спрашивает мама.

   – Что – как? – отвечаю я, нетвердыми ногами ступая по земле, волоча пакеты с продуктами и вещами. Мама, конечно, обижается, что я ничего не заметила. Я ее задабриваю привезенными книжками и сигаретами.

   «Машеньке нужен летний душ», – вдруг решает моя мама, и отец его мучительно строит два дня. Прибивает доски, налаживает систему водоснабжения от колодца к бочке с помощью шлангов. За шлангами и специальной пленкой меня отправляют «быстренько съездить» в ближайший подмосковный город. Опробовать новый душ предлагают зятю. Зять тут же ломает ручку крана. Он вообще на даче все ломает, поэтому ему хорошо. Его усаживают на дачные качели и предлагают отдохнуть, лишь бы ничего не трогал. В результате пленка оказывается прибитой не той стороной – тот, кто в душе, ничего не видит, зато белый зад моющегося виден даже соседям. Не говоря уже о том, что вода поступает в бочку из колодца ледяная. Я под присмотром мамы, которая ждет оценки с напряженным лицом, стою под струей воды. Тоже с напряженным лицом. Мама счастлива. Я болею еще неделю.

   Купленную рассаду бегоний нужно посадить, полить, заодно прополоть весь цветник. Я пытаюсь объяснить, что цветнику, после того как отец случайно прошелся по нему газонокосилкой, уже ничего не поможет. Но меня никто или не слушает, или не слышит.

   Муж на качелях читает свежую прессу. Мама в кресле курит привезенные сигареты и пьет привезенный кофе. Отец вручает мне поливочный шланг. Я пропалываю, сажаю, поливаю. Все смотрят на меня с умилением.