Читать книгу "Прекрасная толстушка. Книга 1 - Юрий Перов"

Он только четыре месяца назад вернулся из Германии, где был ординарцем у коменданта Берлина и как сыр в масле катался, но попал в аварию, получил тяжелое сотрясение мозга и был комиссован из армии.

В Москве его через военкомат как героя войны на первых порах устроили заведующим Донскими банями с перспективой дальнейшего роста в районном масштабе. Но эта работа была ему не по душе, и он отказался от районной номенклатуры ради живой оперативной работы в милиции. И вот вся его кое-как налаженная жизнь могла пойти прахом в одно мгновение. Было чего пугаться.

Но когда я его поймала в его собственной маленькой квартирке, то всего этого, разумеется, не знала и поэтому была в сильном гневе, который быстро перешел в презрение ввиду его такой очевидной трусости. К тому же он с минуты на минуту ждал Зинаиду и нервничал страшно.

Разобравшись в ситуации, я сразу как-то успокоилась. Мне даже стало жалко мужика за то, что он так боится ка- кой-то статьи в Уголовном кодексе и Зинаиды, которая в случае чего ему эту статью точно бы обеспечила.

Когда он пришел в себя и убедился, что на меня можно положиться, мы начали с ним изредка, потихонечку, с массой предосторожностей встречаться…

Конечно же, я была сильно к нему привязана, но ничего похожего на чувства, возникшие в ту волшебную ночь и в дни моих страданий, больше не было. Очевидно, в женских глазах самый большой мужской недостаток — это трусость. Пусть даже ошибочная и временная…

8

Макарова все-таки уволили из органов, но не из-за меня, разумеется. Он с кем-то из начальства повздорил и чуть его из нагана не застрелил. Он ведь все фронтовыми мерками мерил и предательства не терпел. А начальник его за взятку дело закрыл… И это был тот парень, с которым они на фронте под одной шинелью спали…

Я утешала его как могла. А Зинаида, воспользовавшись моментом, когда он был в расстроенных чувствах, чуть ли не силком оттащила его в загс и устроила на свою базу Ресторанторга экспедитором. Он развозил в автофургоне продукты по ресторанам.

Теперь мы с ним виделись в его подвальчике, когда он был уверен, что Зинаида на работе. Он отпускал шофера к мебельному магазину подхалтурить и прибегал в синем сатиновом халате, и от него пахло копченой осетриной, дорогой колбасой и коньяком. Спиртным пахло не от халата, а от него самого. Был он чаще всего небрит, а усы теперь по-мадьярски смотрели вниз. Тогда-то я и прозвала его Сладким Ежиком.

Мы с бабушкой жили тогда не очень-то богато, но все равно я не могла приносить домой продукты, которые он настойчиво пытался мне навязать. Дом его ломился от деликатесов и дорогих вин. Когда я его однажды спросила, откуда все это, он отшутился: мол, на машине к кузову прилипает…

Несмотря на свой возраст, я уже имела подобный опыт с Алексеем и очень волновалась по этому поводу. Но он успокоил меня, объяснив, что он ничего не ворует, что директора ресторанов сами суют за то, что в первую очередь выполнишь их заявку и дефицита подкинешь.

Так продолжалось около года. Потом однажды Зинаида нас застала. Я только что к нему пришла и мы еще ничем таким не успели заняться. Она открыла английский замок своим ключом и застала нас тепленькими на кухне. Мы пили чай. Ничего другого я не употребляла, чтобы бабушка не унюхала, да мне и не хотелось. Я до сих пор предпочитаю заниматься любовью на трезвую голову. Так тоньше ощущения.

Зинаида устроила страшный скандал. Макарова перевели в простые грузчики на базе. Он пытался подать на развод, но она пригрозила, что сдаст его в милицию за совращение малолетних, а меня выгонит из школы и ославит на весь район. Мне ведь еще и шестнадцати не было. И какое кому дело, что я выглядела как девятнадцатилетняя. Судья на это не посмотрит.

Мы прекратили встречаться. Изредка я его видела около черного хода в ресторан «Центральный» или во дворе ресторана «Арагви», где он разгружал продукты и ящики с вином и пивом, но близко не подходила. Он выглядел день ото дня все хуже и хуже, отек от пьянства, зарос, стал черный, как земля, и даже издалека было заметно, что он постоянно навеселе.

Однажды, когда он выронил ящик с пивом и несколько бутылок разбились, экспедитор закричал на него и даже стукнул по шее. Макаров безмолвно стерпел, только втянул голову в плечи. Я заплакала и поспешила уйти, чтобы он, не дай Бог, не заметил меня…

Через два месяца он застрелился из трофейного «Вальтера» прямо на работе, за бочками с красной икрой.

Таня мне рассказывала, что на поминках пьяная Зинаида похвалялась, что в тот день, когда она застала его с этой «сикухой», то есть со мной, она сама шла туда на свидание с тем противным директором Ресторанторга, который пел с ней матерные частушки на Новый год. По счастью, он замешкался на улице и, услышав Зинкин крик, быстренько скрылся от скандала. Иначе, заявила пьяная Зинаида, она бы убила и Макарова и меня.

Несколько дней я проплакала, запершись в своей комнате. Даже в школу не ходила. Я считала, что он погиб из-за меня. Танька от меня почти не отходила и все время твердила, что я дура, что Зинаида его бы все равно погубила, не так, так иначе.

Бедная моя бабулечка не знала, что со мной и делать, ведь никаких видимых причин для такого горя у меня не было… Когда она донимала меня участливыми вопросами, я ей отвечала, что мне маму и Льва Григорьевича жалко. Бабушка гладила меня по плечам и с сомнением качала головой.

Разумеется, он не мог быть автором того письма. Но, вспоминая всех своих «сладких ежиков», я не могла не вспомнить первого. Моего возлюбленного героя, бесстрашного разведчика, который на фронте за три года прошел путь от рядового деревенского паренька с семиклассным образованием до командира разведбата и капитанских погон, а на гражданке не прижился.

ТРЕТИЙ (1951–1952 гг.)

1

А вот третий больше всего подходил на роль человека, приславшего мне на шестидесятилетие огромный букет роскошных чайных роз и кольцо с изумрудом.

Была тревожная ранняя весна, самое начало апреля. Снег уже сошел, но природа еще и не думала пробуждаться, словно не верила в то, что наяву ее ждет что-то хорошее… Лишь кое-где, чаще всего почему-то под заборами, проклюнулись золотые кружочки мать-и-мачехи. И тут же, рядом с ними, еще больше бросались в глаза выступившие из-под растаявшего снега мерзости.

Чтобы не видеть всего этого, я сразу же после школы шла домой и сидела в заветном кресле с Пушкиным. Почему-то я только его читала в тот год. Танька не понимала меня. Бабушка не могла нарадоваться. Мы очень много тогда пошили.

Я, разумеется, была на вторых ролях, но один фасончик придумала сама, чем и горжусь до сих пор. Он был навеян девятнадцатым веком. Это редкое в начале пятидесятых свадебное платье заказала бабушке дочка какого-то генерала, и мое лирическое настроение пришлось как нельзя кстати.

Лучше всего тогдашнее состояние моей души описано в третьей главе «Евгения Онегина»: