Читать книгу "Освобожденный Франкенштейн - Брайан У. Олдисс"

— Я был бы признателен, если бы вы направили сей музейный экспонат на что-либо иное, — сказал я.

— С какой стати? Сегодня открылся сезон отстрела туристов. Троих я уже добыл. Вам нужно только подойти поближе, чтобы я спустил курок. Я один из лучших снайперов Европы, а вы, чего доброго, крупнейшая в Европе куропатка.

Тем не менее он опустил пистолет и сделал пару шагов вперед.

— Спасибо. Было бы как-то неловко оказаться застреленным до того, как мы представились друг другу. Он по-прежнему смотрел на меня не слишком дружелюбно

— Тогда спасайтесь в подлеске, мой пернатый друг. Мне, мягко выражаясь, докучает, когда то один, то другой британец шныряет вокруг моих владений, надеясь исподтишка что-то высмотреть, — тем более что большинство из них не прочло из моих творений и пары строк.

В этих «творениях» я уловил отголосок восемнадцатого века.

Сняв с шеи свой бинокль, я протянул его ему со словами:

— Видите, сколь неумело я исподтишка высматриваю: и сам высмотрен, и свое главное высматривающее орудие не использовал. Ну а вы, видели вы когда-нибудь что-либо подобное, сэр?

Он засунул пистолет за пояс. Это был хороший знак. Потом взял бинокль и всмотрелся через него в меня.

Прищелкнув языком в знак одобрения, он чуть отклонился, чтобы захватить в поле зрения и озеро.

— Ну-ка, посмотрим, не замышляет ли доктор Полли чего-либо неподобающего с нашей юной госпожой Мэри!

Я увидел, как он навел бинокль на лодку, которая под единственным своим парусом застыла почти в полной неподвижности неподалеку от берега. Но мне, пока он на меня не смотрел, хотелось разглядеть получше его самого.

Оказаться в двух шагах от лорда Байрона было все равно что охотнику очутиться рядом с желанной добычей — например, встретить у подножия

Килиманджаро льва. Он был весьма статен, хотя и не высок ростом. У него были широкие плечи, красивое лицо; в его глазах и изгибе губ читались следы гениальности. Только кожа — я как-никак разглядывал ее в упор — оказалась мертвенно-бледной, вся в пятнах. Я заметил, что среди его рыжеватых локонов кое-где пробивались седые пряди.

Улыбаясь про себя, он некоторое время разглядывал парусную лодку.

ПОТОМ хмыкнул.

— Их разделяет Тассо, хотя их пальцы и встречаются на подушках его пасторали. Триумф образованности над вожделением! У Полли на нее зуд, а они продолжают разбирать текст. Алая кровь — ничто перед синим чулком!

Я разглядел в лодке две фигуры — мужскую и женскую.

Издалека послышался мой собственный голос:

— Вы говорите о Мэри Шелли, сэр?

Байрон насмешливо взглянул на меня, оторвавшись от бинокля, но не отдавая мне его назад.

— Мэри Шелли? Нет, сэр, я говорю о Мэри Уолстонкрафт Годвин. Она любовница Шелли, а не его жена. Я полагал, что об этом все знают. Вы что, принимаете их за чету христиан? Хотя, конечно же, ни Шелли, ни она не язычники! Даже сейчас Мэри совершенствует свой ум за счет тела моего доктора.

Эти известия вкупе с его присутствием вызвали во мне некоторое замешательство.

Я только и смог, что бестолково пробормотать:

— Я считал, что Шелли и Мэри женаты. Он вновь отвел бинокль в сторону, когда я протянул к нему руку.

— Миссис Шелли осталась в Лондоне — только так и нужно обращаться с женой, если обходишься без хлыста. Знаете, чего доброго, наша пригожая студентка Тассо сможет — может в свою очередь преуспеть… — Он засмеялся.

— Когда имеешь дело с женщинами, иногда нахлынет такое, что, если и выплывешь, занесет тебя Бог знает куда.

Эта тема вдруг потеряла для него всякий интерес. Протянув мне бинокль, он отозвался о нем с оттенком высокомерия:

— Весьма недурен. Только хотелось бы подглядывать за чем-либо более занимательным, нежели вода или доктор. Итак, сэр, поскольку вам, как я не сомневаюсь, известно мое имя, быть может, вы обяжете меня, сообщив мне свое — и зачем вы здесь.

— Меня зовут Джозеф Боденленд, лорд Байрон, и я из Техаса, что в Америке, — штат Одинокой Звезды. Что же касается того, почему я здесь, — это, в общем-то, частное дело, и касается оно миссис… то есть Мэри Годвин.

Он улыбнулся.

— Я уже заметил, что вы не треклятый англичанин. Но коли вы не из Лондона, мистер Боденленд, как весь этот занудный свет, и коли ваши дела меня не касаются — да в придачу, по счастью, личны, — не окажете ли вы мне честь выпить со мной по стакану кларета? Если возникнет надобность, мы успеем пристрелить друг друга позднее.

— Надеюсь, что это, как и дождь, может подождать.

— Если вы здесь задержитесь, мистер Боденленд, то увидите, что в этой жуткой дыре дождь никогда не заставляет себя ждать. Здесь реже бывает ведро, чем льет как из ведра! Ежедневной здешней непогоды хватило бы в Шотландии на неделю, а неделя в Шотландии, поверьте, по занудству может сойти за век. Идемте же!

Словно в подтверждение его слов, на нас с новой силой обрушился дождь.

— Хляби небесные хлюпают, как торфяное болото! Скорее внутрь! — И он, чуть прихрамывая, поспешил вперед.

Мы вступили внутрь виллы, я — преисполненный удовольствия и возбуждения, он, как мне показалось, с некоторым облегчением, обнаружив во мне свежего собеседника. До чего захватывающе красноречив он был! Он говорил, пока мы сидели за вином у еле тлеющего в очаге огня. Я попытался передать бледное воспоминание о нашей встрече, но на большее я просто не способен. Размах простой его беседы намного превосходил мои возможности; даже когда он не рассуждал ни о чем особенно глубоком, речь его оказывалась приправленной всевозможными намеками, и совсем уж поражали те связи, которые он устанавливал между предметами, каковые мне и в голову не приходило сопрягать друг с другом. К тому же, несмотря на постоянную браваду, за всем этим скрывалась скромность, которая то и дело выплескивалась наружу в виде насмешек над самим собой. Не к моей выгоде обернулся временной фактор: подчас он ссылался на нечто мне совершенно не известное.

По меньшей мере я собрал воедино немногочисленные факты, которые он, словно листья, ронял среди благодатного августа своего разговора. На вилле Диодати он проживал со своим доктором «Полли» — итальянцем по фамилии Полидори — и небольшой свитой. Шелли обосновался по соседству — «всего в одном сорте лозы прямо по винограднику», как он выразился, — во владении, прозываемом Кампань Шапюи; как я вскоре узнал, ее более торжественно величали виллой Шапюи. «Мой собрат — нечестивец и изгнанник» (так он назвал Шелли) поселился там с двумя молодыми женщинами, Мэри Годвин и ее сводной сестрой Клер Клермонт, упомянув о которой, Байрон приподнял и брови, и стакан.

Благодаря этой подсказке я вспомнил, что Байрон находился сейчас в изгнании. В Лондоне произошел какой-то скандал — ну да скандалы так же естественно собирались вокруг Байрона, как облака вокруг Монблана. Полный отвращения, он покинул Англию.