Читать книгу "Чудовищ нет - Юрий Бурносов"

Сопровождаемый неприязненными взглядами двух давешних фрачников, Рязанов принялся бродить без особенного дела меж сочувствующих и приглашенных, пока, уступая дорогу особенно толстому и важному генералу с пышными бакенбардами, не толкнул нечаянно какого-то человека. Повернувшись, чтобы извиниться, Рязанов с удивлением отметил, что перед ним стоит старик, который встретился им с Кузьминским в феврале на Семеновском плацу, во время казни Млодецкого. И тут как громом ударило Ивана Ивановича: ба! старик сей был не кто иной, как многажды виденный на портретах писатель Достоевский! Иван Иванович тут же укорил себя за то, что не признал его еще на Семеновском плацу и не пригласил-таки в ресторан.

— Господин Достоевский! Какая незадача: прошу меня извинить за неуклюжесть! — поклонился Рязанов.

— Вижу, узнали меня, — с горечью сказал старик, разомкнув склеенные бесцветные губы. — Зачем? Чтобы мучить, как все?!

— Полноте, уважаемый Федор Михайлович, для чего же мне вас мучить? — удивился Рязанов, припоминая, что о Достоевском ходят разные слухи и он, верно, в самом деле немного не в себе.

— Для чего и другие мучают — от безделья, от врожденной злобы… — Достоевский повозил пальцем по колонне, словно ребенок, размазывающий пролитую молочную лужу. — Зачем же еще?

— Простите, Федор Михайлович, но я и в мыслях такого не имел, — отвечал с возмущением Рязанов. — Сказался же я исключительно ради того, чтобы выразить свою благодарность за ваши сочинения, которые я ценю весьма высоко.

— А кто вы такой, позвольте спросить, молодой человек? — спросил Достоевский.

— Мое имя ничего вам не скажет. Иван Иванович Рязанов, правовед, ничем не примечательный гражданин нашего государства, — с улыбкой представился Рязанов.

— Ничем не примечательный? Однако кажется мне, что я где-то вас видел…

— На Семеновском плацу. Мы с приятелем стояли подле вас, но я, прошу прощения, тогда вас не признал. Я еще пригласил вас в ресторан, согреться, но вы не соизволили…

— Меня теперь трудно признать… Что же вас сюда привело?

Писатель смотрел уже с добротою и интересом.

— По меньшей части работа, по большей — любопытство. Полагаю, завтра, при открытии памятника, будет интереснее.

— Не дай бог вцепятся друг в дружку, — сказал спокойно Федор Михайлович. — Послезавтра обед человек в пятьсот с речами, а может быть, и с дракой. Я приехал, хотел жить скромно, в «Лоскутной» на Тверской, ан меня уже тащат туда-сюда… В «Эрмитаже» обед в мою честь — не поверите, осетровые балыки в полтора аршина, суп из черепах, перепела, спаржа, шампанское и вино в количествах немыслимых… Вынужден признать, не по-петербургски устраивают, совсем другой размах в Москве, совсем. А я, знаете ли, давненько уже не уезжал от семьи; если не ошибаюсь, последний раз — в Эмс, на воды, «Кренхен» и «Кессельбрунен» пить. Тамошнее лечение меня всегда воскресает… Да, а на обеде сказано было в честь мою шесть речей, со вставанием с места. Приятно, уважаемый Иван Иванович, приятно!

«Бог ты мой, только что он, подобно Иисусу, спрашивал: "Зачем ищете убить меня?!" — и вдруг рассказывает с радостным румянцем и горящими глазами об осетровых балыках и спарже, гордится речами со вставанием?!» — недоумевал Рязанов. Похоже, Федор Михайлович был действительно тяжело болен, и не нужно было иметь медицинских знаний, чтобы это утверждать.

— …Все московские молодые литераторы хотят со мною познакомиться, — продолжал тем временем Достоевский. — Всюду почтение неимоверное, любопытство насчет меня страшное! Все меня принимают как чудо, я не могу даже рта раскрыть, чтобы во всех углах не повторяли потом, что Достоевский то-то сказал, Достоевский то-то хочет сделать…

Внезапно Федор Михайлович замялся, заморгал и застыл, болезненно скривив рот, будто вспомнил страшное и неминуемое, что гораздо важнее славословий от молодых литераторов.

— Вот же беда, — произнес он робко и жалобно. — А в «Лоскутной»-то меня поселили в нумере, который оплачивает Дума. И содержание мое тоже Дума оплачивает, а я вовсе этого не хочу! А не принять нельзя — разнесется, войдет в анекдот, в скандал, что не захотел, дескать, принять гостеприимство всего города Москвы… Это же меня так стесняет, уважаемый мой Иван Иванович… Но я придумал, я славно придумал: теперь буду нарочно ходить обедать в ресторан, чтобы по возможности убавить счет, который будет представлен Думе гостиницей. А я-то, я! Два раза был кофием недоволен и отсылал переварить его погуще! Скажут теперь обо мне люди в ресторане: ишь, на дармовом хлебе важничает! Но я славно придумал с рестораном, оно и забудется, правда ведь, Иван Иванович?!

— Разумеется, — согласился с готовностью Рязанов. — Разумеется, забудется. Мелочь такая, право слово.

— Не такая и мелочь! — сварливо сказал писатель. — Не мелочь!

Потом помолчал и промолвил прежним, добрым и радостным тоном:

— А вы навестите меня в «Лоскутной». Навестите, Иван Иванович. Буду рад чрезвычайно. Чем-то вы мне приятны.

О лучшем Рязанов не мог и мечтать.

4

Господин Достоевский, по справкам, что навел Иван Иванович, еще гостил в Москве, и Рязанов в самом деле пришел в гостиницу в надежде, что давешнее приглашение осталось в силе, да и Миллерс к тому же чрезвычайно приглашением был будирован и торопил с визитом.

Шел теплый мелкий дождик, и Иван Иванович слегка промок. К тому же он более чем опаздывал, но все же надеялся на встречу, так как был наслышан, что писатель имеет обыкновение принимать гостей допоздна.

Как раз перед ним, как поведал Ивану Ивановичу коридорный, Достоевского посетили госпожа Поливанова и господин Юрьев, председатель Общества любителей российской словесности. Наверное, речь шла о недавней речи Достоевского, которую тот прочел в зале Благородного собрания и кою Аксаков успел окрестить «не просто речью, а историческим событием». Коридорный сомневался, готов ли Федор Михайлович принять гостя, но Рязанов все же попросил доложить о нем. К радости Ивана Ивановича, Достоевский его принял, невзирая на поздний час.

Писатель был одет престранным образом — в драное пальто, из-под которого видна была ночная сорочка; а ноги были обуты в валенки. Вид господин Достоевский имел больной и усталый.

— Вы, верно, тот самый молодой человек, что представлялся мне на приеме депутаций? Видите — помню вас… Да-да… — пробормотал он, запахивая свое пальто и все попадая рукою мимо ворота.

— Иван Иванович Рязанов, к вашим услугам, — поторопился сказать Рязанов, дабы не утруждать писателя припоминанием.

— Прошу прощения, господин Рязанов, что в таком наряде — собираюсь, знаете ли, отъезжать, достаточно уже пробыл в Москве, пора и честь знать. Верно, в такие деньги визит мой обошелся, аж страшно и подумать… Господин Юрьев, что был до вас, любезно предлагал помочь в сборах, да я отказался — всегда сам, никто мне не укладывает вещей… Хотите, может быть, чаю? Я недавно заваривал!