Читать книгу "Дзен-софт - Алексей Верт"

«Интересно, за что „прости“?» — успел еще подумать Гудвин, но через секунду возмущенно пискнул ДНК-определитель — дверь вздрогнула и тяжело рухнула внутрь квартиры, сорванная с петель точечными выстрелами бластера. «А я тебе говорил…» — устало подумал мозг и окончательно отключился от действительности.

Когда Гудвина, который все еще продолжал стоять как столб посреди комнаты, окружил патруль законников — не обычная бригада, а усиленная группа захвата, — он успел только крикнуть «Сволочь!» и швырнуть коммуникатором в стену. Потом получил пару ударов под дых — не очень сильных, а произведенных в воспитательных целях, — был обыскан с головы до ног и успел понаблюдать, как потрошат его шкаф и кухонные ящики, как, чертыхаясь, вытряхивают прямо на пол из микроволновки пластико-металлический обгорелый фарш…

Затем Гудвина скрутили, стащили вниз по лестнице и запихнули в бронированный мобиль. Даже не дали оправдаться и задать дежурный вопрос каждого задержанного: «За что? Я ни в чем не виноват!»

Гудвину казалось, что все это происходит не с ним. Сознание сбоило и время от времени выключалось, демонстрируя картинку действительности, похожую на отрывочный комикс. Вот его везут в ближайший участок. Считывают ДНК. О чем-то спрашивают.

Трясут. Обыскивают. Приводят в комнату без окон и сажают за стол.

Из голофильмов и со слов некоторых знакомых он знал одну из любимых игр законников — «хороший и плохой». Один всячески давил — не без физических угроз, а иногда и приводя свои угрозы в исполнение, в то время как другой излучал сочувствие и добросердечие. Друг и враг.

Ничего подобного с Гейтом не было. Пришел усталый мужчина средних лет, нехотя отодвинул стул, сел напротив арестованного, достал бланк и принялся что-то печатать. Пальцы быстро бегали по светящейся на бланке клавиатуре и заносили какие-то факты, обвинения, а возможно, даже и приговор.

Гейту в тот момент не было никакого дела до происходящего. Мозг получил передышку, которой пытался воспользоваться на полную катушку.

— Гудвин Гейт, — то ли спросил, то ли утвердительно пробормотал мужчина, отложив бланк в сторону.

— Да.

— Вина в хранении и применении вредного для человечества софта доказана. Смягчающие обстоятельства в виде добровольной сдачи флешки с использованным софтом учтены. Отягчающие обстоятельства: скрылись с места преступления, сбежали от сотрудников безопасности, неоднократно занимались информационным взломом и распространением незаконных программ…

На последних словах проблески сознания появились в голове Гудвина. Ну ладно, с «Ураганом» все очевидно — его подставили. Но доказательств по поводу взлома и распространения у них быть не должно. И даже если кто-то из клиентов его сдал, то про взломы никто из них не подозревал. Точно. Никто, кроме самого́ Гуд вина, не был осведомлен в этом вопросе. Или надо признать, что его давно уже вели и держали под колпаком. А в таком случае ничем хорошим дело не закончится.

И словно бы в подтверждение мужчина продолжил:

— Казнь состоится сегодня на площади возле Башни. Через два часа… — Он попытался сдержать зевок, но не смог и под прозревающим взглядом Гудвина закрыл рот ладонью. — Форма одежды парадная, — добавил он в нелепой попытке пошутить.

— Как?

— Так, — сказал мужчина и вышел, оставив арестованного наедине с собственными мыслями.

Получался какой-то странный фарс, носивший трагичный оттенок, и страдать в нем приходилось именно Гудвину Гейту.

«Казнь состоится сегодня на площади возле Башни».

Система правосудия Нового Вавилона работала быстро и эффективно. Ежедневно она классифицировала сотни преступлений и наказывала виновных. Суровые законы требовали суровой расплаты, однако количество преступников, как подозревал Гейт, не уменьшалось. Просто они становились все изощреннее.

Некоторые процессы отбирались телевизионщиками для показа в прямом эфире. Чаще всего в них было что-то необычное, какие-нибудь сложности с доказательством вины или невиновности подсудимого. За такими процессами следили тысячи не знавших, чем еще занять себя, зрителей. Они организовывали группы поддержки, публиковали воззвания, собирали деньги для убийц или их жертв, делали рейтинги передачам.

Остальные же процессы проходили без лишнего шума. Новый Вавилон не был отягощен тюрьмами, а потому осужденного ждали конфискация имущества или интеллектуальной собственности, временное рабство или смерть. Все это зависело от многих факторов, на основании которых законники и выносили приговор.

И вот правосудие наконец-то добралось до Гудвина, и он даже не мог сказать, что это несправедливо. Он ведь действительно был преступником и действительно убил несколько человек, взламывал сети, продавал «нелиценз» и убегал от представителей власти.

Он был вне закона, но все же настойчивое подозрение, что его подставили, никак не давало покоя.

«Казнь состоится через два часа».

Два часа — это сто двадцать минут. Семь тысяч двести секунд. На что их можно потратить?

Пересмотреть свои прошлые дела и решить, что был не прав? Но Гудвин не чувствовал себя неправым. Он получал удовольствие от той жизни, которую вел, и ему было известно, что он может закончить именно так.

Попытаться определить, кто именно его подставил? А смысл? Уйти, посылая проклятия тому или тем, кто виновен в твоей смерти? Вряд ли это что-то изменит.

Представить, что будет после? Гудвин точно знал, что его ждет Ад. Новый Вавилон располагался посередине между просветленными и грешными, а преступники считались именно грешными. Даже их тела после смерти отправлялись в Ад.

Сбежать? Какое-то время он провел, пытаясь вызвать ЭлБу, но никаких откликов не получил. А между тем угроза его жизни была самая что ни на есть серьезная. Но никакие внутренние усилия объяснить это своевольной программе не помогли.

Наплевав на то, что его сочтут психом, — теперь-то уже какая разница? — Гудвин заговорил и изложил всю проблему вслух, но и таким образом не смог заставить ЭлБу перенести его в безопасное место.

Именно за этими попытками его и застал конвой. Усталый мужчина, надевший поверх рубашки форменный мундир из черной ткани, поманил Гейта пальцем и сказал:

— Пора.

— Уже?

— Быстрей. Люди ждут.

И Гудвин пошел, потому что ничего другого ему не оставалось. Последняя надежда, что в момент казни сработает ЭлБа, угасала с каждым шагом. Но все равно внутренняя гордость требовала, чтобы он шел сам, хоть и под конвоем.

Гордость — сильное, хотя и глупое чувство.

Гудвин никогда не испытывал особого пиетета перед Башней. Вокруг нее всегда шатались ищущие просветления, вперив глаза в Небеса, и бормотали себе под нос душеспасительные мантры. Или того хуже — бродили с отключенным сознанием и впитывали благотворное действие легального софта. Иногда их выносило за пределы площади, и отдельные неудачники попадали под колеса мобилей — религиозно настроенная общественность потом говорила, что это отбраковка недостойных, которые замахнулись на то, чего им было «не по сознанию». Других вылавливали безопасники и препровождали обратно на площадь.