Читать книгу "На перекрестке больших дорог - Жюльетта Бенцони"

Прислонившись к груди Готье, словно больной ребенок, она отдала себя в руки монотонному шагу лошади и, покачиваясь, всю дорогу дремала, не открывая глаз. Потом ее перенесли по скрипучей лестнице в гостиную комнату. Комнату? Едва ли! Скорее конуру, куда поставили жаровню с углями и деревянную кровать, занявшую все пространство. Но ей все было безразлично! Сара уложила ее, как укладывала Мишеля, а сама устроилась на соломе, свернувшись калачиком и накрывшись одеялом, протертым до дыр. В этом враждебном мире нужно было сражаться, сделаться невидимым, раствориться…

Всплеск энергии, вырвавший ее из стерильных объятий Карлата, пошел на убыль. У нее больше не было сил ни бороться, ни жить… Мишелю она пока не очень была нужна. У него была бабушка, а брат Этьен с помощью королевы Иоланды намеревался ходатайствовать по делу Монсальви. Катрин же безумно хотела вернуть себе Арно! Она не могла больше жить с этой пустотой в душе, в сердце, с этой раной, ставшей сегодня абсолютно невыносимой.

Катрин с трудом открыла глаза. Комната была погружена во мрак и тишину и походила на могилу. Она уговорила Сару уйти и осталась одна, словно лишенная кожи, боявшаяся любого прикосновения. Красноватый свет угасающих углей позволил ей различить в углу свои вещи. Кинжал, подаренный Арно, лежал наверху. С усилием она подняла и протянула руку к оружию. Одно движение – и все кончено: боль, отчаяние, сожаление. Один простой жест. Но пролитые за день слезы, перенесенный шок – все это привело к упадку сил. Она тяжело упала на кровать, сотрясаемая рыданиями…

Внизу стоял гвалт. Он шел из большого зала, где в этот час отряд собрался на ужин. Но и это проявление жизни было от Катрин так далеко, словно она была отгорожена каменной стеной и находилась далеко в горах. Она закрыла глаза и горестно вздохнула…

Звуки голосов и топот ног помешали ей услышать, как медленно открылась дверь. Она не видела человека, проскользнувшего к кровати, и вздрогнула от страха, когда ей на плечо легла рука, а кровать заскрипела от поставленного на нее колена. Приоткрыв глаза, Катрин увидела человека, склонившегося над ней; этим человеком был не кто иной, как Ян Макларен. Это ее не очень удивило. Теперь ее ничто не могло удивить, и от жизни она не ожидала ничего хорошего.

– Вы ведь не спите? Нет? – спросил шотландец. – Вы страдаете и по-глупому мучаетесь…

В голосе молодого человека слышался едва сдерживаемый гнев. Катрин почувствовала в нем сильное раздражение, но даже не попыталась что-нибудь ему объяснить.

– Какое вам до этого дело? – спросила она.

– Какое мне дело? Вот уже несколько месяцев я наблюдаю за вами. Да, конечно, издалека! Обращали ли вы когда-нибудь хоть малейшее внимание на кого-нибудь из нас, кроме нашего командира Кеннеди, который вам был нужен? Нам всем известно о ваших переживаниях, но в нашей северной стране не поддаются пустым сожалениям. Жизнь слишком коротка, чтобы разбазаривать ее и тратить на слезы и вздохи.

– К чему вы это? Скажите побыстрее. Я так устала…

– Устала? А кто из нас не устал от этой жизни? А разве другие женщины не устали? Думаете, вы одна страдаете в этих краях или только вам одной доступно это чувство? Вы забиваетесь в угол, как запуганное животное, и плачете, плачете до одурения, доводите себя до полумертвого состояния.

Этот грубый, презирающий и вместе с тем сердечный голос пронизал болезненный, но спасительный туман, в который укутывалась Катрин. Она не могла игнорировать то, о чем он ей говорил, потому что в глубине души, но пока еще не очень отчетливо, она сознавала его правоту.

– Мужчины у нас тоже умирают, быстрой и медленной смертью, женщины страдают душой и телом, но ни у одной из них нет времени сетовать на свою судьбу. Наши края очень суровы, жизнь, простая жизнь – это ежедневная борьба, и никто не позволяет себе такую роскошь, как слезы и вздохи.

Внезапное возмущение оживило Катрин. Она села на кровать, прикрыв грудь и плечи одеялом.

– И что дальше? Заканчивайте свои россказни. Зачем вы пришли бередить мою душу? Не могли бы вы меня оставить в покое?

Острое лицо Макларена осветилось насмешливой улыбкой.

– Наконец-то вы реагируете! За этим я и пришел… и еще кое за чем.

– За чем же?

– Вот за этим…

Прежде чем она опомнилась, он заключил ее в объятия. Она была в полной растерянности, а рука Макларена нежно скользила по ее волосам, отбрасывая голову назад. Когда Макларен поцеловал ее, она инстинктивно хотела оттолкнуть его. Напрасно, он крепко удерживал ее. К тому же какие могут быть силы у измученной женщины. Потом против ее воли тело наполнилось неожиданной радостью, схожей с той, какую она испытывала, когда он лечил ее плечо. Губы молодого человека оказались нежными, теплыми, а объятия вселяли уверенность. Катрин больше не думала сопротивляться женскому инстинкту, старому, как мир, инстинкту, который делал приятным общение с этим юношей. Некоторые пьют, чтобы забыться, но мужские ласки, любовь мужчины несли опьянение не менее сильное. Именно такое опьянение и испытывала Катрин.

Опустив ее на ветхие подушки, он на мгновение поднял голову, устремив на нее взгляд, горящий от страсти и гордости: «Дозволь любить тебя, я помогу тебе забыть слезы. Я дам тебе столько любви, что…»

Ему не пришлось закончить. Катрин в порыве нежности привлекла его к себе и прижалась к его губам. Он был для нее единственной существенной реальностью, заставившей забыть все, горячей реальностью, с которой она страстно хотела слиться в едином порыве. И они скатились в углубление старого матраца, не выпуская друг друга из объятий, забыв о неприглядной обстановке, с мыслью о приближающемся удовольствии. Разбитое сердце Катрин толкало ее на полный отказ от воли разума, на полное подчинение высшей силе. С легким стоном она закрыла глаза. То, что последовало вслед за этим, ввергло ее в кошмарный, безумный мир, из которого Макларен только что ее извлек. Раздался дикий крик, который, как показалось Катрин, вырвался из ее собственного тела, потом – конвульсия того, кто держал ее в объятиях, выскочившие из орбит глаза шотландца, кровь, капавшая изо рта.

Вскрикнув от ужаса, Катрин отпрянула в сторону, инстинктивно увлекая за собой одеяло и прикрываясь им. Только тогда она увидела Готье, стоящего перед кроватью. Он смотрел на нее глазами безумца. Руки его висели плетьми, топор остался в теле Макларена, как раз между лопаток.

Какое-то время Катрин и нормандец молча смотрели друг на друга, как будто виделись впервые. Страх парализовал ее. Она никогда не видела на лице у Готье такого выражения жестокой и непримиримой решительности. Он был вне себя, и, когда Катрин увидела огромные, медленно поднимающиеся вверх кулаки великана, она подумала, что сейчас он ее убьет, но даже не двинулась: у нее не было сил. Мозг ее работал, как бы отделенный от окаменевшего тела, не желавшего подчиняться воле. Впервые в жизни Катрин наяву переживала это пугающее состояние, испытываемое человеком в кошмарных снах, когда он, преследуемый опасностью, напрасно пытается оторвать ноги от земли, хочет кричать, но звук не выходит из горла… Готье опустил обессилевшие руки, и колдовство, сделавшее Катрин своей пленницей, улетучилось. Она посмотрела на труп Макларена со страхом, смешанным с удивлением. Как быстро и легко приходит смерть! Один вопль – и нет души, пыла, страсти – ничего, кроме неподвижного тела. Этот человек, в объятиях которого еще несколько мгновений назад она изнемогала от страсти, внезапно исчез! Он сказал: «Я помогу тебе…», но у него даже не осталось времени, чтобы подчинить ее своей воле.