Читать книгу "Разведчик "Мертвого сезона" - Валерий Аграновский"

Три последних года он имел звание полковника. Форму не надевал никогда в жизни. В сейфе у «Пятого» лежали его боевые ордена.

— Я имею право называть их «боевыми»? — обратился он к Ведущему с легкой усмешкой, и тот молча и серьезно опустил верхние веки: да.

Конон Трофимович однажды сказал мне: «Когда я умру, ордена не понесут за мной на подушечках, — знаете почему? Потому, что я такой же «полковник» и «орденоносец», каким «поручиком» был небезызвестный Киже: я есть, но в то же время меня — нет!»

Качества

Разведчик должен быть «растворимым» в толпе, незаметным. Одеваться надо прилично, но не броско. Моя родная жена, глядя на меня, когда я бывал дома в Москве, удивлялась: на тебе вроде бы все заграничное, но не похоже, что «иномарка». Я же знал: если в пивной тридцать человек, из которых можно запомнить пятерых, я должен быть не среди этой пятерки, а среди тех двадцати пяти, которые «незаметны» для посторонней памяти.

В Англии некий бизнесмен покупал костюмы, и к локтям ему сразу пришивали кожу. Другой, называемый «джентльменом-фермером», был чрезвычайно богатым человеком, но одевался так скромно, что я мог бы сказать: броская скромность.

Для разведчика и это плохо: ему следует одеваться так, чтобы в глаза «не бросалось».

* * *

Разведчик должен быть элементарно сообразительным. В 1919 году была выработана памятка сотрудникам ЧК, я кое-что из нее процитирую: «Быть всегда корректным, скромным, находчивым», «Прежде чем говорить, нужно подумать», «Быть выдержанным, уметь быстро ориентироваться, принимать мудрые решения и меры».

Так вот, помню, в детстве меня хотели отдать в школу для особо одаренных детей. Привели к директору, он стал проверять, тестируя: что лежит на столе? Я, как и было предложено, поглядел ровно три секунды, потом отвернулся и добросовестно перечислил: журнал, чернильница, очки, лейкопластырь, настольная лампа, еще что-то.

Директор меня спрашивает: а шапка лежит? Мне нужно было время для соображения, и я уточнил: вы спрашиваете про головной убор или что? Он, наверное, улыбнулся: да, именно так, шапка или кепка? Я уверенно отвечаю: кепка! И меня приняли, как вундеркинда.

Я же был просто сообразителен: если директор спрашивает про головной убор, которого я за три секунды на столе не заметил, то, значит, он там лежит, а если лежит, то, разумеется, кепка, потому что на дворе осень, дело к сентябрю, кто же осенью носит зимние шапки?..

Применимо ли к нам, разведчикам, понятие «один в поле воин»? Нет и нет! Во-первых, мы не обладаем ни сверхчутьем, ни сверхсилой, мы не сверхчеловеки; агент 007 сугубо литературен, а потому нежизнеспособен. Таких разведчиков в реальной жизни не встретишь, они нашей профессии, если угодно, противопоказаны: торчат посередине пресловутого «поля» не воинами, а очень заметными часовыми-дураками, неумело поставленными нерадивыми командирами, — с какой стороны ни зайдешь, отовсюду это их «сверх» видно!

Разве можно разведчику эдак торчать? Он должен быть мышью за веником, потому что вся его сила в незаметности и в его помощниках, которые таскают ему в норку информацию. Это, как я уже сказал, во-первых, а во-вторых, участок деятельности каждого разведчика столь узок и мал и так негромок, что сам по себе вроде мозаики: почти ничего не решает, а только вкупе с такими же многими, собранными «в картину», что-то и значит.

И получается, что более справедливо сказать: один в поле как раз не воин!

* * *

Идеальный разведчик — тот, кто умеет уходить от соблазнов. Вот мне, считайте, повезло с «крышей»: миллионер! А мой коллега, который ничуть не хуже меня, десять лет прожил за границей, работая консьержем: каждый сочельник обходил жильцов, «проздравлял с праздничком» и получал свои чаевые.

Чтобы хорошо и красиво поесть, он раз в год, испросив разрешение Центра, уезжал в другой город другой страны, надевал вместо рабочей блузы смокинг, шел в ресторан и обедал со стерлядкой «по-русски» и с креветками, чего не мог себе позволить, не вызвав подозрений, будучи консьержем.

Господи, не в креветках дело! Я о том говорю, что мне, миллионеру, роскошные обеды, в отличие от моего коллеги, есть приходилось каждый день и тоже, чтобы не вызвать подозрений: как говорится, судьба — индейка!

Но жил я на самом деле «по системе Станиславского». Что это значит в моем понимании? У меня было восемь автомашин разных марок, я ездил на бензине с октановым числом «100» (пять шиллингов за галлон), имел в пригороде Лондона виллу и несколько номеров в лучших отелях города, снятых «на постоянно»; впрочем, все это и было «по системе Станиславского», потому что на самом деле ничего этого у меня не было: ни виллы, ни восьми автомашин, ни капитала в несколько миллионов фунтов стерлингов, ни полутора дюжин вечерних костюмов, а был я рядовым и счастливым обладателем «Волги М-21» с оленем на капоте, двухкомнатной квартиры в Москве, правда, в высотном доме на площади Восстания, а также четырех сотен рублей, которые выдавали ежемесячно моей жене Гале.

Миллионерские соблазны (не скажу, чтобы у меня их не было, да и как могло не быть при владении такими немыслимыми богатствами?) следовало, конечно, преодолевать. Не скрою: делать это было трудно, в условиях жестокого подполья вообще нелегко сохранять нравственное здоровье и духовную высоту.

Я старался держать себя в руках, не поддаваться страстям и понимал, что умение носить маску, оставаясь при этом самим собой, и делает в конечном итоге разведчика профессионалом — в отличие от любителя, который сорвется на первом же повороте. Маска миллионера давала мне, казалось бы, право на роскошную жизнь, но я правом этим пользовался сдержанно и ровно настолько, чтобы не быть среди миллионеров белой вороной.

И все же маска так прилипала ко мне, что грозила стать второй кожей, хотя вся моя человеческая и партийная суть восставала. Я и сейчас, вернувшись на родину, не всегда могу ее снять, из-за чего у меня уже были и еще будут неприятности, но да бог с ними — не тема!

А вас я серьезно прошу иметь в виду и предупреждаю: поскольку, даже разговаривая с вами, я иногда продолжаю играть миллионера сэра Лонгсдейла, делайте, когда почувствуете в этом необходимость, «поправку на маску». Исполнительность в смысле дисциплинированность, может быть, тот главный материал, из которого делается настоящий разведчик: умение ни на миллиметр не отходить от инструкций, правил и предписаний.

Кстати, это и фундамент, на котором он может и должен устоять в случае беды и нравственных колебаний, и это же — броня, которая предохраняет его от «прямых попаданий».

Нет у нас рядом ни начальников, ни коллектива с месткомом и парторганизацией, все зависит от нас самих, от нашей самодисциплины, самовнушений и самобичеваний, то есть от категорий внутренних. В армии, например, куда важнее учить подчиняться и, как говорят, «отдавать честь».

Повторю: трезвость ума, выдержанность, самоконтроль — три наших кита. Острое «удовольствие» от нашей работы испытывают только мазохисты и прочие извратители. Может ли врач-онколог быть «доволен», увидев опухоль? Удовлетворение от операции, и то, если она удачно прошла, — это еще куда ни шло!