Читать книгу "Дело "пестрых" - Аркадий Адамов"

Он посмотрел на Горелова. Тот сидел сгорбившись, низко опустив голову, и беззвучно плакал.

Сергей слушал и думал о том, как сложна жизнь, как порой нелегко выбрать в ней прямой и ясный путь, и еще думал он, как много надо знать, самому пережить и передумать, чтобы вот так, как Зотов, разговаривать с людьми, уметь заглянуть им в душу.

— Нам все-таки необходимо знать, Горелов, что за девушка была с вами в машине, — тихо, но твердо произнес Зотов.

— Она ничего не знает, она не причастна к делу, — ответил Горелов, не поднимая головы.

— Это она? — спросил Зотов, показывая фотографию Валентины Амосовой.

Сергей, не дыша, впился глазами в лицо Горелова. Ему казалось, что сейчас решится и его судьба.

Горелов поднял голову, усмехнулся и сказал:

— Ее фото в вашей коллекции нет и не будет. С нами была Варя Белова из моего института. Пригласил покататься на машине, для отвода глаз Кольке.

Допрос продолжался. Горелов отвечал на все вопросы, и чувствовалось, что он говорит правду: злая воля его была сломлена.

Но каждый раз, когда Зотов касался Папаши, лицо Горелова покрывалось красными пятнами, и он грубо, почти истерично отказывался отвечать.

Когда его, наконец, увели, Зотов устало откинулся на спинку кресла и, закурив последнюю за день папиросу (он давно берег ее для этой минуты), сказал:

— Дело закончено, друзья. Преступление раскрыто.

— Но ловок этот барыга, — заметил Сергей усмехаясь. — До чего запугал парня. И вещички получил.

Он был подавлен своей неудачей и не знал, как скрыть это от окружающих.

Зотов исподлобья взглянул на Сергея и резко, с ударением произнес:

— В разговоре с товарищами по работе, Коршунов, а тем более в других местах, не прибегайте к жаргону преступников. Чтобы я больше не слышал от вас этих словечек. Ясно?

— Ясно, товарищ майор, — краснея, ответил Сергей.

— А что касается этого Папаши, — задумчиво продолжал Зотов, — дело тут обстоит не так просто. Как думаете, Гаранин?

— Так и думаю, — пробасил Костя. — Интересный тип.

— Интересный — не то слово, — многозначительным тоном поправил его Зотов.

Поздно вечером Сергей вызвал на последний допрос Валентину Амосову. Он уже собирался приступить к нему, когда в комнату вошел Сандлер. Сергей встал.

— Допрашивайте, Коршунов. Я послушаю, — сказал Сандлер, усаживаясь за стол Гаранина.

Сергей сел, придвинул к себе протокол допроса и строго посмотрел на заплаканное, чуть бледное лицо Валентины.

— Действительные преступники установлены и разоблачены, Амосова, — сказал он. — Объясните, почему вы лгали и мешали следствию.

Валентина в ответ всхлипнула и опустила голову.

— Почему вы солгали, указав мнимых спутников во время поездки в Москву?

— Чтобы вы легче поверили, — тихо ответила Амосова.

— Почему лгали Голиковой насчет ее находки?

— Я этот платок сразу потеряла и боялась признаться.

— Так. А почему лгали насчет вашего зимнего пальто?

— Я его действительно собралась продать. А когда произошло убийство, я подумала, что дяде станет меня жалко и он купит мне новое.

— Вы кругом изолгались, Амосова, — вступил в разговор Сандлер. — Скажите, вы, наверное, и раньше лгали всегда и всем?

Валентина повернулась и вдруг, встретившись с ним глазами, сказала устало и горько:

— Мне всегда казалось, что когда лжешь — легче жить. Я получила хороший урок, на всю жизнь.

— Посмотрим, пойдет ли он вам на пользу, — задумчиво сказал Сандлер и прибавил, обращаясь к Сергею: — Выпишите ей пропуск, Коршунов. Пусть отправляется домой.

Когда Амосова вышла, Сандлер посмотрел на огорченное лицо Сергея и рассмеялся:

— Не унывайте, Коршунов. Вам еще просто недостает опыта. Но у вас есть главное, что нужно людям нашей профессии. И это мне нравится.

Сандлер на минуту умолк, потом уже совсем другим, озабоченным тоном произнес:

— Имейте в виду. Дело это не закончилось арестом Горелова. У нас на горизонте появилась другая, куда более опасная фигура — Папаша. Понимаете? Так запугать этого мерзавца Горелова и толкнуть на убийство — это не шутка. И никаких подходов к нему пока нет. Папаша… — задумчиво повторил он. — Нет, не знаю такой клички. А странно! Ведь преступник он, кажется, старый. Да, очень странно.

ГЛАВА III ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО С СОФРОНОМ ЛОЖКИНЫМ

Москва задыхалась от зноя. Под палящими лучами солнца расплавлялся асфальт. С утра до вечера на центральных улицах были видны голубые автополивщики, в веере их хрустальных струй мелькали обрывки радуг. Но ничто не приносило облегчения. Вода, падая на раскаленный асфальт, почти мгновенно превращалась в теплые струйки пара. Около киосков и вагончиков с газированной водой стояли длинные очереди.

Вечер не принес прохлады. Душный и горячий воздух, казалось, еще больше сгустился, нечем было дышать.

Сергей, Гаранин и Лобанов устроились в самом далеком и глухом уголке Нескучного сада. Они разлеглись на траве и лениво переговаривались.

— Ох, — простонал Сергей, переворачиваясь на бок, — все мышцы болят!

— Самбо — великая вещь, — нравоучительно произнес Лобанов, жуя травинку. — В нашем деле абсолютно необходимая. Вот, помню, у Воронцова был случай.

При упоминании о Воронцове Сергей невольно нахмурился. За последнее время их отношения еще больше испортились. Сергей болезненно переживал свою первую неудачу. И именно потому, что Воронцов больше других посмеивался в свое время над его версией и в результате оказался прав, Сергей невзлюбил его еще больше. Но главное в этой взаимной неприязни было презрительное мнение Воронцова о новом сотруднике. Поэтому Воронцов в присутствии Сергея становился ядовитым, задиристым и самоуверенным и тем неизменно вызывал негодование у Сергея.

— Ничего хорошего в вашем Воронцове не вижу, — раздраженно произнес он.

— Ну, это ты напрасно, — безмятежным тоном возразил Лобанов. — Виктор в общем неплохой парень, ей-богу!

— Склочник он! Мелкая душонка! — вскипел Сергей. — А вы просто языка его боитесь.

— Ха-ха-ха! — залился Лобанов. — Слыхал, Костька? Склочник… Это Витька-то!..

Молчавший до сих пор Гаранин при последних словах Сергея повернулся со спины на бок и, обращаясь к Лобанову, сердито спросил:

— Чего ты веселишься? — и со сдержанной силой произнес: — Клевета это! В своей личной обиде слишком далеко зашли, Коршунов.

Минуту все молчали. Гаранин тяжело перевалился через плечо я больше не смотрел на Сергея. Лобанов перестал смеяться, лицо его стало серьезным.